из того, что человеческий язык детерминируется четко сформулированными правилами, то тогда термин „правила“ не синонимичен старой терминологии лингвистов, и тогда есть основания отказаться от прежних терминов „навык“, „модель“, „аналогия“ и т.п. Но если считать, как это делаю я, что правила человеческого языка сформулированы нечетко, тогда вся терминология, основанная на правилах, становится неуместной»[570].

Думается, что действие социальных факторов на язык никак не может быть сведено к четко сформулированным правилам, обязательным или даже факультативным, если под правилами иметь в виду эксплицитно выраженные алгоритмы поведения. Следует напомнить, что экспериментально-психологические исследования показали, насколько маловероятен однозначно-алгоритмический принцип организации порождающих механизмов речи, постулируемый сторонниками психолингвистической модели Хомского – Миллера[571].

Именно это является причиной недостаточной объяснительной силы генеративистских «правил», используемых в аналитических процедурах американской социолингвистики.

Среди признаков, отличающих марксистскую социолингвистику от позитивистской социолингвистики, У. Аммон в цитированной выше работе[572] называет партийность. Как известно, позитивистская наука утверждает, что ее деятельность не служит интересам каких бы то ни было общественных группировок. Такого рода утверждения нередко встречаются и в работах американских социолингвистов. Так, например, в известной опубликованной в США работе по проблемам языкового планирования[573] говорится, что углубление знаний о языковом планировании будет в равной мере способствовать как националистическим, так и интернационалистским тенденциям в обществе. Необходимо, по мнению авторов, способствовать дальнейшему углублению этих знаний, не исключая и тех, которые самому ученому могут показаться «нежелательными» в аспекте его идеологии. Вопрос о том, какая идеология выиграет от тех или иных исследований в области языковой политики или языкового планирования, является, как они полагают, делом случая.

Нельзя не заметить, что в своих работах американские социолингвисты далеко не всегда придерживаются этого принципа. Выполнение определенного социального заказа, о котором речь шла выше, находит в ряде случаев достаточно четкое выражение в идеологической позиции ученых. Такого рода отступления от «идеологического нейтралитета» нередко встречаются у Дж. Фишмана, который в одной из своих последних работ[574], говоря об ограниченном значении опыта развитых стран в области языкового строительства для развивающихся стран, ставит знак равенства между империалистическими державами и Советским Союзом.

Из сказанного выше отнюдь не следует, что все американские социолингвисты разделяют идеологическую платформу Дж. Фишмана. Нам известно, что это далеко не так. Вместе с тем важно отметить, что позитивистский постулат о беспартийности науки и о ее идеологическом нейтралитете не выдерживает практической проверки и опровергается исследовательской практикой американских социолингвистов.

Известно, что рост притягательной силы марксистских идей в наши дни находит свое проявление, в частности, в том, что многие прогрессивные деятели науки на Западе, будучи разочарованными в буржуазной философии, все чаще обращаются к произведениям классиков марксизма в поисках надежной философской основы для своих исследований. Примечательно, что один из видных теоретиков американской социолингвистики Д. Хаймс в своей полемике с Н. Хомским, трактующим человека как абстрактное порождающее устройство, избирает в качестве эпиграфа к своей работе[575] следующие слова Маркса:

«Он и тут остается в сфере теории и рассматривает людей не в их данной общественной связи, не в окружающих их условиях жизни, делающих их тем, чем они в действительности являются, – не говоря уже об этом, Фейербах никогда не добирается до реально существующих деятельных людей, а застревает на абстракции „человек“…»[576]

Выбор этого эпиграфа не случаен. Слова Маркса, характеризующие ограниченность мировоззрения Фейербаха, как нельзя лучше вскрывают методологическую уязвимость лингвистических теорий, с которыми полемизирует Хаймс, теорий, строящих модель языка в отрыве от его социального контекста и игнорирующих его социальную природу. «Картезианские» постулаты генеративистской теории напоминают Хаймсу блестяще опровергнутые Марксом основные предпосылки домарксовой экономической теории, основанной на идеализации человека как индивида, оторванного от социальной среды и действующего на основе безупречного знания.

Хаймс считает необходимым противопоставить «картезианской» лингвистике Хомского теорию, которая взяла бы за образец критический анализ «классической» экономической теории в трудах Маркса и которая бы

«опиралась на общую концепцию Маркса относительно взаимозависимости человека и общественной жизни, впервые изложенную полностью в его анализе противоречий и недостатков гегелевской теории государства»[577].

Неоднократные и вполне уместные ссылки на произведения Маркса, использование некоторых аргументов из теоретического арсенала марксизма – все это придает особую убедительность критике взглядов Хомского и его последователей в указанной работе Хаймса. Это лишний раз свидетельствует о той жизненной силе, которую демонстрируют идеи марксизма в разработке методологических основ социолингвистики, о том воздействии, которое они оказывают не только на ученых социалистических стран, но и на многих ученых Запада, в том числе и на некоторых американских социолингвистов, испытывающих значительное влияние буржуазной идеологии.

Американская социолингвистика находится на стадии формирования своей теоретико-методологической базы. Для нее в настоящее время характерны поиск собственного теоретического аппарата и философских основ, разработка новых методов анализа. Правильно отметив узость методологической платформы дескриптивистов, американские социолингвисты не сумели до конца преодолеть ряд серьезных недостатков дескриптивизма, унаследовав от него общую позитивистскую ориентацию и, в частности, верность некоторым принципам бихевиоризма. Ориентация на некоторые неопозитивистские теории проявляется у них и в увлечении корреляционным подходом к анализу социальных и языковых фактов, и в тесной связи с позитивистской социальной антропологией, с ее знакомой теорией культуры и теорией изоморфизма языковых и социокультурных систем. Важным источником проникновения неопозитивистских идей в американскую социолингвистику является позитивистская социология и, в частности, ее символико-интеракционистское направление. Через посредство этнометодологов американские социолингвисты восприняли некоторые принципы феноменологической философии. Сложностью и противоречивостью характеризуются отношения социолингвистов к генеративистской теории Хомского: критикуя социально-философские основы его теории, они в то же время заимствовали ряд элементов его понятийного аппарата.

Философская ориентация американских социолингвистов сказывается как на трактовке ими самой сущности языка, так и на подходе к основным методологическим проблемам языкознания – язык и мышление, язык и общество, язык и речь, язык и культура. Так, например, верность бихевиористским традициям американской лингвистики и культурной антропологии сказывается в одностороннем подчеркивании поведенческих аспектов языка, во взгляде на язык как на определенную форму поведения. Именно на этой методологической основе возникают и разрабатываются различные варианты теории изоморфизма языка и культуры, языковых и социокультурных систем, согласно которой понятие культуры также сводится к его поведенческому компоненту. В результате порой снимается соссюровская дихотомия «язык – речь», так как основным, а порой и единственным аспектом рассмотрения языка оказывается речевое поведение. Общая позитивистская ориентация находит свое отражение, в первую очередь, в подходе к проблеме «язык и общество», рассматриваемой лишь в микросоциологическом контексте малых групп и межличностных отношений, доступных непосредственному наблюдению. Пытаясь связать проблему «язык