Шрифт:
Закладка:
И вместе с тем было бы неверно полагать, что языковые выражения, приведенные выше в левой колонке, сами по себе лишены смысла и обретают его лишь в ситуации. В самом деле, речевая ситуация конкретизирует и дополняет значения тех или иных языковых выражений, уточняет их смысл, но из этого никак не следует, что язык является несовершенным средством выражения мысли. Напротив, в способности языка селективно выделять подлежащие экспликации и импликации элементы коммуникации с учетом того, что восполняется или не восполняется ситуацией, проявляется именно его адекватность как средства выражения мысли.
Из приведенного примера также следует, что этнометодологи не различают языковых значений, присущих языковым единицам как таковым, и значений контекстуальных, реализуемых этими единицами и их различными комбинациями в речевых контекстах. Кроме того, весьма недифференцированно используется и понятие «смысл высказывания», в которое включаются не только восполняемые ситуацией элементы высказывания, но почти все то, что входит в исходные знания собеседников и делает возможным взаимопонимание между ними.
Одной из наиболее острых проблем этнометодологии (как, впрочем, и американской социологии вообще)[553] является проблема эмпиризма. Недаром даже американские социолингвисты, дающие в целом положительную оценку этнометодологии, не могут не отметить ее «крайний эмпиризм», отсутствие у нее четко разработанного понятийного аппарата, сведение многих этнометодологических работ к «сбору и демонстрации примеров»[554]. Извлекаемые из речевого материала социальные категории, как правило, формулируются ad hoc и не объединяются в рамках единой теории.
Вместе с тем некоторые конкретные исследования этнометодологов представляют определенный интерес. Это в особенности относится к их наблюдениям над спонтанной разговорной речью. Так, в экспериментальной работе Э. Щеглова[555] заслуживают внимания данные относительно правил чередования реплик в телефонных разговорах. Нарушение этих правил, как показал эксперимент, препятствует взаимопониманию между участниками коммуникативного акта. Данные, полученные в результате такого рода работ, представляют известный интерес для лингвистического и, в особенности, психолингвистического анализа процессов речевой коммуникации. Вместе с тем односторонняя методологическая ориентация этнометодологов сказывается и на результатах их эмпирических исследований, и на используемых ими методах анализа. Выше уже отмечалось, что этнометодологи исключают из рассмотрения социальную структуру общества и другие элементы социального макроконтекста. В результате создается парадоксальное положение: хотя этнометодологические исследования ставят, главным образом, социологические цели, работы этнометодологов, посвященные анализу речевого материала, наименее информативны с социологической точки зрения. И это не удивительно: ведь в этих работах микросоциологический подход доведен до крайности, и даже социальная ситуация речевого акта рассматривается не как объективная данность, а лишь как субъективная категория восприятия.
Представляется очевидным, что социально-коммуникативный анализ спонтанной речи может выявить механизм социальной детерминации речевого акта лишь при том условии, если он будет проводиться в широком социальном контексте, с учетом тех основополагающих социальных отношений, производными от которых являются социальные нормы речевой деятельности.
3
Особого внимания заслуживает вопрос о влиянии на американскую социолингвистику теоретико-методологических воззрений генеративистов. Отношение американских социолингвистов к Хомскому и его последователям характеризуется известной двойственностью. Прежде всего нельзя не признать, что многие постулаты генеративистской теории решительно отвергаются социолингвистами. Характерна в этом отношении точка зрения Д. Хаймса, который, оценивая порождающую модель языка с позиций социолингвистики, отмечает, что с точки зрения учета социальной природы языка эта модель
«ни в чем не отходит от структуралистского прецедента. Скорее это даже шаг назад, поскольку она полностью исключает из рассмотрения гетерогенность речевого коллектива, различные роли говорящих, а также стилистические и социальные значения»[556].
Столь резкая оценка теории Хомского со стороны одного из ведущих теоретиков американской социолингвистики вполне закономерна. Ведь многие методологические принципы, лежащие в основе порождающей модели, диаметрально противоположны исходным позициям любого социолингвистического направления, в том числе и американской социолингвистики. Сюда относится прежде всего известное утверждение Хомского о том, что лингвистическая теория имеет дело, в первую очередь, с идеальным говорящим (слушающим), существующим в совершенно однородной речевой общности[557]. Это положение явно идет вразрез с принципиальной установкой социолингвистики на изучение языка в его социальном контексте, на анализе вариативности языка, обусловленной гетерогенностью языковых коллективов, и на выявление закономерностей, определяющих вариативность речевой деятельности под воздействием социальных факторов. При этом следует иметь в виду, что для Хомского абстрагирование от социальных аспектов языка – не прием моделирования лишь некоторых сторон языковой действительности, а попытка построить универсальную и всеобъемлющую модель языка.
Полемизируя с Н. Хомским, социолингвисты обвиняют его в «терминологической риторике»: говорится «компетенция», а имеется в виду грамматика, говорится «творческое начало», а имеется в виду синтаксическая продуктивность, вводится понятие «приемлемость», которое вовсе не анализируется, поскольку это понятие должно выводиться из социального контекста, а последний, как уже отмечалось выше, не принимается в расчет[558].
С точки зрения американских социолингвистов совершенно неприемлема характерная для Хомского и других генеративистов недооценка теоретического значения речевой деятельности, которая в порождающей модели языка рассматривается лишь как исходный материал для выявления лежащей в ее основе «компетенции». Недаром У. Лабов называет «совершенно не основанным на фактах мифом» распространенное среди генеративистов мнение о хаотичности и «неграмматичности» естественной речи[559].
В самом деле, социолингвистические исследования в значительной мере развеяли этот миф. Стало ясно, что представление о «хаотичности» естественной речи возникло в результате сознательного игнорирования социального контекста и что, напротив, соотнесение данных, характеризующих речевое поведение, с социальными факторами дает возможность увидеть закономерные социально детерминированные процессы там, где с точки зрения генеративной модели отмечалось лишь непредсказуемое варьирование.
Нельзя все же не признать, что генеративная теория оставила заметный след в американской социолингвистике. Влияние Хомского сказывается прежде всего в том, что критикуя его методологические позиции, американские социолингвисты нередко продолжают оставаться в кругу выдвинутых им понятий, в пределах его «эпистемологической парадигмы». Сюда относится, в частности, известное противопоставление двух понятий «компетенция – исполнение» (competence – performance), взятых на вооружение американскими социолингвистами. В одной из своих работ Дж. Гамперц аргументирует использование этих понятий в социолингвистике следующим образом:
«Стремясь распространить некоторые общие принципы формального грамматического анализа (т.е. порождающей грамматики. – А.Ш.) на изучение речи как формы социального взаимодействия, социолингвисты выдвинули понятие коммуникативной компетенции. В то время, как компетенция включает способность говорящего порождать грамматически правильные предложения, коммуникативная компетенция означает его способность выбирать из доступной ему совокупности грамматически правильных выражений формы, отражающие должным образом социальные нормы поведения в конкретных актах взаимодействия»[560].
Перенося