выработанные в генеративной теории понятия на социологический материал, американские социолингвисты вносят в них существенные коррективы. Так, например, в понимании Дж. Гамперца, Д. Хаймса и других, компетенция – это не врожденная способность, а способность, которая формируется в результате взаимодействия индивида с социальной средой. Приобретение этой способности обеспечивается социальным опытом, нуждами и мотивами. Поправка, вносимая социолингвистами в понятие компетенции, имеет принципиальное значение. В тезисе Хомского о врожденном характере компетенции сказывается его часто декларируемая, хотя и далеко не последовательная, ориентация на картезианскую философию, утверждавшую, что основные понятия логики являются понятиями, свойственными людям от рождения и не имеющими опытного происхождения. В противовес этой концепции социолингвисты рассматривают компетенцию в неразрывной связи с процессом социализации личности. Ниже мы остановимся подробнее на вопросе о картезианской философии в связи с отношением американских социолингвистов к генеративистской теории.

Рассмотрим подробнее, какое содержание вкладывается американскими социолингвистами в понятие компетенции. Согласно Д. Хаймсу, компетенция характеризуется четырьмя параметрами: грамматической правильностью, реализуемостью, приемлемостью и встречаемостью. Первый параметр тождествен тому, который используется в порождающей грамматике. Реализуемость зависит от некоторых психологических факторов, влияющих на речь (ограничения памяти, эффекта гнездования и ветвления и т.п.). Приемлемость означает соответствие высказывания контексту или ситуации, в том числе социальной. Встречаемость связана с вероятностью употребления той или иной языковой единицы.

Что же такое «компетенция»? Это, с одной стороны, навыки и способности, а с другой – имплицитные знания и даже ценностная ориентация. То, что перечисленные выше факторы действительно влияют на речевую деятельность, не подлежит никакому сомнению. Однако онтологическая сторона категории «компетенция» представляется неясной. Насколько правомерно включение в одну и ту же категорию разнородных понятий, относящихся как к объективной стороне речевой коммуникации, так и к ее субъективной стороне? Возьмем в качестве примера те ограничения, которые определяются ограниченным объемом человеческой памяти. Ведь они влияют на глубину предложения независимо от знаний, установок или намерений коммуникантов. В то же время установки, связанные с ценностной ориентацией, существуют в сознании говорящих, и механизм их воздействия на речь совершенно иной.

Таким образом, хотя социолингвисты внесли ряд существенных уточнений в понятие компетенции, им не удалось преодолеть эклектичности, внутренней противоречивости, присущей этой категории. Упрек, обращенный Ч. Хоккетом Н. Хомскому в смешении таких понятий, как «знание» – с одной стороны, и «умение», «навык» – с другой[561], относится и к американским социолингвистам. Дифференциация этих понятий представляется необходимым условием для методологически правильного рассмотрения проблемы «язык и мышление» применительно к социолингвистическому материалу.

Вместе с тем выдвигаемая социолингвистами теория коммуникативной компетенции, несомненно, содержит рациональное зерно. Так, например, нельзя не согласиться с тем, что знание социальных норм употребления языка является не менее важным элементом владения им, чем знание его грамматических правил. Эта мысль, лежащая в основе понятия «коммуникативная компетенция», имеет принципиальное теоретическое и практическое значение для социолингвистики. Однако думается, что это положение может найти конкретное воплощение в теоретическом аппарате социолингвистики лишь на основе самого решительного отказа от чуждых самой сути социолингвистики методологических принципов генеративизма.

Методологические принципы генеративистской теории Хомского неприемлемы для социолингвистики прежде всего потому, что они игнорируют общественную сущность человека. В этом находит свое проявление ориентация генеративистов на дуалистическую философию. Известно, что приверженность Хомского и его последователей философским принциам картезианства носит весьма условный характер и исходит из вольного толкования философских основ рационализма. В то же время нельзя не признать, что в одном Хомский остается верным картезианским принципам: каким бы модификациям он их ни подвергал, он ни в чем не отходит от их дуалистической основы. Об этом достаточно красноречиво свидетельствует признание философского интерпретатора генеративистской теории Дж. Катца, который определяет «ментализм» Хомского как одну из форм «психофизического дуализма»[562].

В этой связи определенный интерес представляет работа западногерманского ученого Р. Гратхоффа, посвященная критике дуализма теории Хомского и «картезианских» концепций в социологии и социолингвистике[563]. По мнению этого автора, картезианский дуализм находит свое воплощение в стремлении Хомского конструировать идеального говорящего (слушающего), сознание которого «заперто в картезианскую клетку» и существует независимо от окружающего мира. Для социологов, придерживающихся сходных дуалистических принципов, характерна тенденция сводить социальные явления к явлениям психологическим. Такого рода подход характеризует, как полагает Гратхофф, как традиционную теорию социальных ролей, так и основанную на этой теории микросоциолингвистику. Подобно тому, как в теории Хомского идеализируется человек – носитель «языковой компетенции», в традиционной теории ролей конструируется идеальный исполнитель социальной роли – носитель «ролевых предписаний».

Выход из создавшегося положения, когда исследователь оказывается между «Сциллой дуализма» и «Харибдой эмпиризма», Гратхофф видит в возрождении некоторых принципов прагматической философии и в использовании исследовательских процедур этнометодологов, противопоставляющих свою концепцию теории социальных ролей.

Нельзя не признать справедливости критических замечаний, адресованных Гратхоффом современным «неокартезианцам» среди социологов и социолингвистов. В то же время следует указать, что, правильно отметив уязвимость философской концепции, построенной на дуалистической основе, Гратхофф не сумел наметить пути преодоления методологического тупика. Дело здесь, разумеется, не в теории ролей, частной социологической теории, которая, будучи поставлена на прочную методологическую основу исторического материализма, становится эффективным инструментом познания социальной и языковой действительности. Настоящей причиной отмеченных выше противоречий является отсутствие у разделяющих «менталистские» воззрения Хомского социолингвистов той надежной методологической базы, которая позволяла бы успешно развивать социолингвистическую теорию. Прагматизм и феноменологическая философия этнометодологов столь же бессильны дать правильную методологическую ориентацию социолингвистике, как и «неокартезианский» дуализм Хомского.

Влияние теоретических воззрений генеративистов на американскую социолингвистику сказывается и на некоторых методах социолингвистических исследований. Так, например, был предпринят ряд попыток внедрить в практику социолингвистических исследований методы «импликационного шкалирования», основанные на порождающей грамматике Хомского[564]. В отличие от классической схемы Хомского, в которой, о чем уже говорилось выше, вариативность языка исключается из рассмотрения, «импликационные шкалы» ориентированы на анализ вариативности, которая, как известно, является одной из центральных проблем социолингвистики. В этих шкалах диалектный континуум представлен в виде иерархии так называемых «изолектов», каждый из которых отличается от соседнего изменением лишь в одном трансформационном правиле. В то же время между изолектами не наблюдается никаких принципиальных количественных или качественных различий. Для исследователя не имеет значения, говорит ли на данном «изолекте» один человек или несколько тысяч, так как число говорящих не является дифференциальным признаком системы. Точно так же авторов «импликационных грамматик» не интересует и то, что некоторые «изолекты» значительно стабильнее других.

Свою задачу авторы этих грамматик, разрабатывающие один из современных вариантов теории волн, видят лишь в экспликации правил порождения теоретически равноценных «изолектов», предположительно, в том порядке, в каком они формировались и распространялись хронологически.

Таким образом, предлагается трансформационная модель языковой вариативности, основанная