на предположении, что синхронная вариативность языка отражает диахронное изменение, и поэтому каждый синхронный срез характеризуется тем, что изменение того или иного трансформационного правила успело распространиться лишь на часть носителей данного языка.

Оставляя в стороне выходящий за рамки данной работы вопрос о том, насколько велика эвристическая сила данной модели применительно к интерпретации синхронных рефлексов языковых изменений, ограничимся лишь тем, что укажем на одно весьма существенное для нас обстоятельство: понятие языкового коллектива фактически игнорируется авторами импликационной модели. Более того, они откровенно признают, что эта модель едва ли может претендовать на информативность с социологической точки зрения[565].

Нельзя не согласиться с У. Лабовом, считающим, что, отрицая наличие диалектов, используемых относительно гомогенными коллективами, недооценивая роль социальных факторов, ограничивающих свободу варьирования языковых единиц, и – добавим мы – гипостазируя правила порождающей грамматики, сторонники импликационного шкалирования фактически возрождают традиционный для американской лингвистики подход, основанный на изучении индивидов, а не коллективов и ориентированный на «свободные идиолекты»[566].

Создается впечатление, что все внимание исследователя сосредоточено на выведении «импликационных серий», где один признак имплицирует другой на более раннем этапе развития языка, серий, отражающих волнообразный процесс распространения языковых изменений. Импликационный подход представляет собой попытку пересмотреть лишь один из постулатов трансформационной теории – а именно, положение о гомогенности языковой системы. Вместе с тем сторонники этого подхода продолжают вслед за Хомским игнорировать социальную природу языка и социальную сущность использующего язык человека.

Более радикально пересматривает теоретические постулаты Хомского У. Лабов, предложивший методы изучения вариативности, основанные на применении так называемых «вариативных правил»[567] (variable rules). У. Лабов развивает предложенную Н. Хомским и М. Халле концепцию факультативного правила (optional rule), пытаясь приспособить ее к изучению социально обусловленной вариативности речи.

Для фиксации правила используется система записи Хомского – Халле с небольшими модификациями. Приведем в качестве примера правило вокализации ретрофлексного (r) в речи жителей нью-йоркского Ист-Сайда:

/ + cen / → (/ – cons /) // – cons / → ∞ V.

Правило читается следующим образом:

«Центральный согласный (r) вариативно утрачивает консонантный характер после гласного или глайда, если непосредственно за ним не следует гласный».

Вероятностный характер указанной закономерности учитывается следующим образом: правилу приписывается коэффициент φ, представляющий собой переменную величину, основанную на соотношении (в процентах) между случаями фактического и потенциально возможного применения правила. Величина эта определяется по формуле

φ = 1 – k0,

где k0, включающее ограничения, влияющие на применение правила, является функцией социально-экономического класса (СЭК) и речевого стиля:

k0 = f (СЭК, стиль) = a (СЭК)+b (Стиль) + c.

Фактически речь здесь идет о двух основных параметрах социально обусловленной вариативности языка – стратификационном, связанном с социально-классовой структурой данного общества, и ситуативном, связанном с социальной ситуацией и ее стилистическими коррелятами.

В дальнейшем удалось несколько усовершенствовать математический аппарат вариативных правил, заменив суммирующую модель множественной, что дало возможность учесть вариативные ограничения при определении вероятности применения правила[568]. При этом величина φ рассматривается как вероятность применения правила для данной выборки и для данной конфигурации релевантных окружений. Выдвигается гипотеза, согласно которой каждое переменное ограничение действует независимо от других, влияя на применение вариативного правила. K0 уменьшается или ослабляется рядом факторов, способствующих применению данного правила: входной вероятностью P0 и переменными ограничениями V1, V2, V3 … Vn. Общая формула определения вероятности данного вариативного правила имеет следующий вид:

φ = 1 – k0

k0 = (1 – P0) (1 – v1) (1 – v2) (1 – v3) … (1 – vn)

Если данное вариативное ограничение (V1) отсутствует, то V1 = 0, и вероятность применения правила остается без изменений. Если же оно присутствует, то действует коэффициент (1 – v1), уменьшая ограничивающий фактор k0 и увеличивая вероятность применения правила в данном окружении.

Не ставя под сомнение наблюдения У. Лабова относительно механизма воздействия социальных факторов на выбор языковых вариантов, нельзя не отметить в то же время уязвимость той теоретико-методологической концепции, которая лежит в основе вариативных правил. Думается, что сторонники теории вариативных правил допускают смешение двух сторон речевой коммуникации – объективной и субъективной. Ведь так называемые «вариативные правила» выводятся из объективных количественных данных, характеризующих реальную речевую деятельность членов данного коллектива. Вместе с тем эти правила отождествляются с определенной суммой знаний, входящих в понятие «языковой компетенции», т.е. с субъективными установками говорящих. Как показывают результаты социолингвистических исследований (и, в частности, работ самого У. Лабова), объективные показатели речевой деятельности далеко не всегда соответствуют субъективным установкам коммуникантов.

В самом деле, неужели можно серьезно предполагать, будто говорящий знает, что то или иное трансформационное правило ему следует применить в 40 или в 60% всех случаев? Пытаясь развеять подобные сомнения, один из сторонников «вариативных правил» Р. Фасолд вносит следующее уточнение:

«Делая допущение о переменных ограничениях, мы предписываем говорящему компетенцию применять вариативное правило менее часто в одних контекстах, чем в других… Использование постоянной k0, которая обозначает социальные факторы, (возраст, класс и т.п.), равносильно утверждению, что в силу своей языковой компетенции говорящий знает не только относительную частоту применения правила в различных языковых контекстах, но и то, что, например, лицо из верхушки среднего класса сознательно применяет правило упрощения групп согласных в данном окружении менее часто, чем лицо более низкого социального статуса»[569].

Такое объяснение едва ли можно признать убедительным. Переменные показатели, характеризующие выбор социально маркированных вариантов, являются результатом действия множества переменных величин, а не только сознательных установок говорящих. Кстати, эти установки как правило носят абсолютный характер (т.е. либо разрешают применение правила, либо воспрещают его). Многочисленные детерминанты речевого поведения часто действуют в противоположном направлении: одни из них способствуют, а другие препятствуют данному конкретному выбору. Поэтому говорить о полной предсказуемости выбора в каждом отдельном случае едва ли возможно. Как признает один из сторонников теории вариативных правил Дж. Санкофф, предсказательная сила «социолингвистических правил», в том числе вариативных, весьма ограничена, и правила эти носят, в основном, интерпретационный характер.

Но если «правила» представляют собой не что иное, как попытку ретроспективной интерпретации фактов речевой деятельности, то в какой мере правомерно использование понятия «правило» по отношению к процессам социальной детерминации речевого поведения?

Здесь уместно вспомнить слова Ч. Хоккета по поводу использования понятия «правило» в порождающей грамматике:

«Если исходить