Я различаю очертания дома Вилди, своего книжного магазина и всех остальных зданий, и у меня появляется мысль о том, что Джейкоб провел много времени, стоя здесь и наблюдая за мной. Все время наблюдая за мной. И не только за мной. Но и за Сант-Киприаном тоже.

Меня захлестывают эмоции. Я всегда думала, что Джейкобу нет дела до Сант-Киприана. По крайней мере не так, как мне. Но ему не все равно.

– Почему ты здесь поселился? – Я стараюсь говорить спокойно, хотя сама задыхаюсь от осознания правды.

И я снова понимаю, что между нами все изменилось, потому что он отвечает сразу:

– Городская жизнь не для меня. Не для Целителей. Мы интроверты по натуре. Нам нужно место, чтобы спрятаться в тишине и найти связь с землей. Выращивать необходимое для практики и общаться с воздухом и небом. – Он подходит ко мне сзади, обнимает, и мы смотрим на вид за окном.

А я думаю лишь о том, как мы подходим друг другу. И всегда подходили. И будем подходить. Как сейчас.

Ключ. Замок. Мы.

– Ты, наверное, хочешь вернуться домой? – спрашивает он тихо, но по тону его голоса кажется, что он вовсе так не думает.

– Не сегодня. – Я прижимаюсь к нему спиной. Позволяю ему обнимать меня. Обнимая его руки в ответ. – Сегодня я хочу остаться здесь.

18

Середина ночи, а я – не в постели Джейкоба, и он не дышит подле меня во сне. Я одна.

– Эмерсон, ты должна перестать это делать.

Нет, я не одна. Слышу знакомый голос. Как мой, только более скрипучий.

Я открываю глаза и оказываюсь в своем магазине. Сестра меряет шагами торговый зал. Ее темные волосы растрепались, а руки скрещены на груди. Она выглядит иначе, чем в последний раз, когда я ее видела, но это все же она, и лишь через несколько мгновений я осознаю, что разница в… годах. С ее побега прошло десять лет. Теперь у нее татуировки и пирсинг, которые родители запрещали нам делать, когда мы были подростками.

– Ребекка.

Порой она мне снится, но сейчас все иначе. Потому что она выглядит так, как и должна выглядеть, если бы вернулась сюда десять лет спустя, а не как та восемнадцатилетняя девушка, которую я помню.

Я не знаю, что это. Может, сон, хотя он не ощущается таковым. Воспоминание? Но ведь мы обе такие, как есть, здесь и сейчас. Какое-то видение? Может…

– Ты навлечешь беду на нас обеих, – бормочет она мне, магазину, себе самой. – Не понимаю, зачем ты это делаешь.

Но я не имею представления о том, что именно я делаю не так. И почему она злится. Вместо этого я концентрируюсь на радости ее видеть – ведь это мой выбор.

– Ребекка, ты здесь.

Она резко поворачивается ко мне.

– Ты снова и снова притягиваешь меня сюда, Эмерсон. Я пыталась тебя оттолкнуть. Тебе непонятно, что это не просто, когда тебе нельзя использовать магию? Ты хочешь, чтобы мне тоже стерли память?

Я отшатываюсь. И во мне рождается знакомое чувство – сестринское раздражение.

– Не все события в мире призваны тебе насолить, Ребекка, – возражаю я.

– Говорит человек, который считает, что этот угрюмый мир вращается вокруг нее, – парирует сестра.

– Стоп, стоп, – произносит чей-то голос. Такой знакомый, что мои глаза наполняются слезами. Я медленно поворачиваюсь и… Вот и она. Бабушка как всегда стоит за прилавком. Словно она до сих пор здесь. Живая и здоровая. – Никаких препирательств на сегодня, девочки, – увещевает она.

Может, это воспоминание? Но я оглядываю себя – это я, уже не юная. Ребекка выглядит шокированной. Такой же, как и я, тронутой до глубины души.

– Бабушка, – шепчет она.

Интересно, тяжело ли это для Ребекки, ведь она не живет здесь, окруженная вещами, которые напоминают о бабушке и истории нашей семьи. Она даже не приехала на похороны – не смогла, напоминаю я себе, и у меня падает гора с плеч, потому что теперь я знаю причину.

– У нас не так много времени. – Бабушка протягивает к нам руки. – Подойдите.

Я боюсь пошевелиться. Она не может быть настоящей. Это сон. Но когда я делаю шаг вперед, ничего не меняется. Она здесь на самом деле и обнимает нас с Ребеккой.

Мы с сестрой плачем у нее на плече. И пока она нас обнимает, я чувствую силу в ее руках и ее запах.

– Милые, время пришло, – говорит она мягко, обхватив нас руками. – Вы словно две стороны одной медали. Я сделала все что могла, а теперь пришла ваша очередь. Будьте храбрыми, сильными. Положитесь друг на друга. Верьте.

– Сант-Киприан мой, и я принадлежу Сант-Киприану, – заявляю я так, словно бабушка высекла эти слова в граните моей души. Потому что так и было. Потому что эти слова, что она внушила мне, были талисманом. Магическая фраза, что пережила заклинание забвения. Я не знала, что они волшебные, но они были со мной. Данные моей бабушкой.

– Время принадлежит мне, пока я не вернусь домой, – шепчет Ребекка. Это ее фраза. Ее напев.

Я помню. То воспоминание, что пришло ко мне в книжном, было как раз о бабушке, дающей нам эти фразы. Напоминающие нам, кто мы есть.

– Вы – наша надежда. Никогда не забывайте, что у вас есть все что нужно. Прямо сейчас. – Бабушка отстраняется и смотрит нам в глаза. Она проводит рукой по моей щеке, а потом по щеке Ребекки. – Я всегда с вами.

И вот она исчезает.

Я тянусь руками туда, где она только что стояла, и нащупываю лишь воздух. Ребекка поворачивается ко мне вся в слезах. Она хочет что-то сказать, но вдруг тоже исчезает. Прямо как бабушка.

Я просыпаюсь – уже на самом деле, и я не у себя дома и даже не в постели Джейкоба. Я на кладбище. Стою на коленях на могиле бабушки, и слезы струятся по щекам. Кэсси свернулась калачиком у моих ног. Солнце восходит над Сант-Киприаном на той стороне реки. А статуя в виде лисы величественно взирает на меня.

Я не знаю, как я сюда попала, но все, чего я хочу, это лечь рядом с Кэсси и плакать. Этот сон не был воспоминанием, не был игрой воображения. Я видела Ребекку, говорила с ней. И бабушка была со мной. Она прикасалась ко мне.