для меня? Прятать истину для общего блага? Наверное, нет. Думаю, я не смогла бы вынести эту тяжесть. Я бы хотела изменить ситуацию. Я бы настаивала на том, чтобы все изменить.

Мне было шестнадцать, и я планировала совершить переворот. Естественно, я бы не приняла тот факт, что Джейкобу стерли память, а мне нет. И я не сомневаюсь, что в итоге я заплатила бы высокую цену за свою самонадеянность.

Но к счастью для меня, знал правду Джейкоб, а не я. И он возвел между нами стену, чтобы обезопасить нас обоих. Я даже могу понять, почему он это сделал. Но…

– Я знаю, что ты не мог рассказать мне про магию, но разве ты не мог…

Я не нахожу подходящих слов. Ничего конкретного, что могло бы описать мой вопрос. Встречаться со мной? Поцеловать меня? Звучит по-детски, и, наверное, в то время мы и были детьми, но сейчас это не так.

Ничто из моих чувств даже близко нельзя назвать ребячеством.

«Я, пожалуй, пойду». – Кэсси встает и вприпрыжку убегает в ночь. Я едва замечаю это, потому что мне нужно, чтобы Джейкоб ответил на мой вопрос. Дал объяснение.

– Я не вижу смысла в отношениях с человеком, рядом с которым нельзя быть собой. – Он мотает головой. – Было трудно стать твоим верным другом и при этом скрывать свою суть. Но я не могу представить себе серьезных отношений на подобной основе.

– Ты меня удивляешь.

Мне нужно вспомнить. Все. По многим причинам, таким, как судьба мира. Но мне нужно сделать это, не вызывая подозрений у Кэрол. И не вовлекая своих друзей в серьезные неприятности. Потому что последствия будут не просто плохими. А катастрофическими – и не только для меня самой.

Я должна понять, как все решить. Как все исправить. Но прямо сейчас, прямо здесь, у меня есть Джейкоб.

– Во мне многое сокрыто от посторонних глаз, – говорит он, и уголки его губ приподнимаются. Я внимательно смотрю на него. Потому что в нем ничего не надо исправлять. Джейкоб – совершенство, такой, какой он есть.

Я посмеиваюсь, а он поглаживает мой подбородок.

– Меня удивляет не это. Меня удивляет то, что ты проявляешь свои чувства.

Он издает неопределенный звук и смотрит на мои губы. Но не целует, а я даже не шевелюсь. Это мой выбор, разве не так? Мяч на моей половине корта. Джейкоб поставил на кон все ради нас. Разве теперь не моя очередь?

Меня смущает нерешительность, с которой я касаюсь ладонью его щеки. Рука у меня светится – с тех самых пор, как он снял темную метку Скипа своей связанной с землей и бурей магией. Я все еще чувствую это – его магию – внутри меня, даже более яркую, очищающую и дикую, чем весенний ливень вокруг нас.

– Ты мой Проводник, – говорю я.

– Похоже на то.

– И, наверное, ты моя судьба.

– Может быть. – Его глаза сияют.

– Я знаю, что помню не все, но я уверена, что всегда хотела большего между нами. Даже когда говорила себе, что не должна, или когда у меня были более важные задачи. Я все равно чувствовала то же самое.

– Это чувство и сейчас есть. – Его губы почти касаются моих. – Я знаю, ты не хочешь, чтобы я разгонял морок вокруг твоего разума, но если сейчас произойдет то же, что и в тот раз…

– Если мне снова будет больно, не лечи меня. Со мной все будет в порядке.

– Все не так просто, – хмурится он. – Я Целитель, Эм. Это то, что я всегда делаю.

Я внемлю его словам. Целитель. То же самое сказала Джорджия в день фестиваля «Багряник». Ведьмы – это не то, что в нас есть. Это то, кто мы есть, и целительство составляет суть Джейкоба. Он обязан лечить. Я понимаю, что Джейкоб всегда был таким, даже когда я ничего не знала о том, почему все так и кто такие ведьмы. Из-за этого осознания мне становится неуютно, и я начинаю сомневаться.

– Я не хочу, чтобы ты целовал меня лишь для того, чтобы вернуть мне память.

Его губы медленно растягиваются в улыбку, и сейчас я могла бы растаять, как весенний снег. Хотя я уже таю – ведь я промокла насквозь. Он все еще поглаживает пальцами мое лицо. Губы у меня горячие, и я ощущаю покалывание, и все же Джейкоб меня не целует.

– Я никогда не поцелую тебя, если не буду этого хотеть, Эмерсон.

И вот наконец он касается меня губами. Никакой боли. Никаких приливов воспоминаний. Только Джейкоб. И дождь. Он притягивает меня к себе, и я вдруг понимаю… что этот мужчина имеет для меня значение. Для меня, ярой феминистки. Разве это не забавно? Но я не чувствую себя бессильной. Не чувствую себя более слабой, чем была. Я не чувствую, что теряю часть себя.

Ведь рядом со мной Джейкоб. Этот момент стал кульминацией всего, что между нами было: каждого шага прочь от отношений, каждой осторожной попытки сблизиться. Это свет, это сила. Настоящая сила.

Мы оба – свет и сила, и это так, как должно быть. Я хочу быть здесь, чувствовать то, что чувствую, и ничего другого. Я просто хочу, чтобы этот миг продлился, ведь жар между нами разгорается. Я прижимаюсь к нему, и все мысли в моей голове исчезают.

Мое сердце колотится так, словно сейчас разорвется, но я все целую его, прильнув к его телу. Я хочу большего. Я много всего хочу.

– Эмерсон. – Он задыхается, произнося мое имя.

– Не останавливайся. – Я крепко держу его за плечо, прижимаюсь к нему. – Не останавливайся сейчас.

Его поцелуи стали неистовыми. И в этом есть преимущество. Нечто различное, но дополняющее друг друга, высвободилось внутри нас. Он стягивает с меня рубашку, но она застегнута на пуговицы – вот уж препятствие!

Но нет, в одну секунду рубашка просто исчезает.

Магия.

Я посмеиваюсь, все еще касаясь его губ своими. Потому что это магия. Наконец-то. Наконец это то волшебство, которое нам надо было сотворить много лет назад.

– Может, нам зайти в дом? – спрашиваю я, задыхаясь. Поскольку я без рубашки, на улице темно, и мы под открытым небом.

– Я же фермер, – говорит он с редкой для него ослепительной игривой улыбкой. – Я привык делать все самое хорошее и полезное на улице.

Он целует меня в ключицу. Ладно, пусть будет так. Снаружи тоже неплохо.

Он снимает с меня брюки, и я понимаю, что он ставит меня