Раз идут бои, значит, появятся и раненые. Госпиталю необходимо срочно развернуться. Но где? Соседние жилые дома были настолько малы и неудобны, что в них госпиталь не развернёшь. Недалеко имелась поляна, очевидно, физкультурная, может быть, футбольное поле. В крайнем случае там можно было бы установить захваченную палатку, но как быть с остальными отделениями и размещением личного состава?

Борис и Захаров решили расспросить местных жителей, нет ли поблизости какой-нибудь школы, казармы или хотя бы большого барского особняка. Им повезло, в первом же доме, куда они зашли, из открытого люка подвала выглянул старик. На вопрос Алёшкина, понимает ли он по-русски, старик кивнул головой и, выбравшись наружу, прислушиваясь к отдалённой стрельбе, спросил:

— Господин командир, а здесь стрелять не будут?

— Нет, уже не будут. Для вас война кончилась, обратно фашисты не вернутся, будьте спокойны, — ответил вместо Бориса Захаров.

Старик нагнулся в люк и что-то негромко сказал по-эстонски. Сейчас же из подвала вылезла маленькая старушка, за ней женщина, державшая на руках грудного ребёнка и последним мальчишка лет десяти. Все они, с опаской поглядывая на незнакомую форму военных, медленно отошли в угол кухни, в дверях которой происходил этот разговор. Старик снова обернулся к Алёшкину:

— Господин командир, мы так боялись, так боялись! Нам бургомистр и немецкие солдаты говорили, что Красная армия, когда придёт, будет всё разрушать и всех уничтожать.

— Да постой, — остановила его старуха, — ваш кушать не хочу? — повернулась она к Борису, по-русски она говорила гораздо хуже, чем муж. А её дочь (или невестка) и мальчишка, очевидно, и совсем не знали русского языка и смотрели на военных испуганными глазами.

— Спасибо, кушать мы не хотим, а вот не скажете ли вы, где здесь близко есть большой дом? — обратился Борис к старику.

— Большой дом? Здесь много больших домов. Зачем вам большой дом?

— У нас госпиталь, нам нужно здание для него.

Слово «госпиталь», видимо, оказалось понятным и молодой женщине. И она, обращаясь к старику, быстро заговорила по-эстонски. Тот согласно кивнул головой и сказал:

— Зачем вам большой дом? Тут недалеко от нас находился немецкий госпиталь. Раньше это была больница, а когда немцы пришли, стал госпиталь. Это недалеко, улица Нарвская, дом шесть.

— Замечательно, а немцы его не взорвали? — спросил Захаров.

— Нет, нет, они здесь ничего не взрывали, — ответил старик.

— Помогите нам, пожалуйста, его найти, мы вас на машине туда и обратно отвезём.

Старик немного поколебался, затем надел на голову какую-то странную старую шапку и, что-то сказав по-эстонски женщинам, направился к двери.

Борис, заметив их встревоженные лица, обратился к старушке:

— Не беспокойтесь, бабушка, ваш муж только покажет нам здание госпиталя, и мы его сейчас же привезём обратно.

— Зачем привозить? — заметил старик. — Тут близко, я и сам дойду.

Вскоре в «козлике», кроме шофёра, Бориса, Захарова и двух автоматчиков, кое-как уместился и эстонец. Лагунцов следуя его указаниям, сделал несколько поворотов и выехал на нужную улицу. Машина остановилась, старик вылез и показал рукой на видневшееся по левой стороне улицы длинное трёхэтажное здание с большими окнами и лепными украшениями на карнизе и простенках:

— Вот этот госпиталь! Господин начальник, вы поезжайте дальше без меня, а я домой пойду.

Было понятно, что, указывая местоположение немецкого госпиталя и желая помочь русским, старик боялся, как бы ему впоследствии это не припомнили вернувшиеся немцы или свои же эстонцы. «Ведь неизвестно ещё, какое правительство будет в Эстонии», — думал он.

Вскоре Алёшкин и Захаров вошли в прекрасно сохранившееся здание, по внутреннему облику которого с совершенной ясностью было видно, что оно принадлежало ранее какой-то крупной эстонской больнице, и до самых последних дней использовалось фашистами как госпиталь.

Беглый осмотр помещения, занявший всего каких-нибудь 15 минут, подтвердил это, а также и то, что фашисты покинули здание всего пару дней назад. Их уход происходил в большой спешке и панике. Почти во всех палатах койки, матрацы, подушки и даже одеяла находились на месте, в углах некоторых палат валялись сваленные в кучу грязные простыни и бельё, пол покрывали обрывки окровавленных бинтов. Разнообразные медикаменты валялись в страшном беспорядке на полу, на столах и в шкафах двух комнат, отведённых под аптеку. В операционном блоке большая часть инструментов оставалась в шкафах и стерилизаторах. В отдельном кабинете стоял, по-видимому, совершенно исправный рентгеновский аппарат. Электропроводка и водопровод в здании были не нарушены. Единственным обнаруженным недостатком, кроме грязи и беспорядка, было то, что на первом этаже несколько стекол в окнах оказались разбиты.

Пробежав по всему зданию, Алёшкину и Захарову не удалось проникнуть в одну из комнат третьего этажа, запертую на замок и запечатанную сургучной печатью с фашистским знаком. Не удалось также попасть и в, очевидно, большое полуподвальное помещение, отделённое от остального здания крепкой железной дверью, также запертой на замок.

Даже этого беглого осмотра хватило, чтобы удостовериться: после необходимой подготовки через каких-нибудь три-четыре часа здесь можно будет принимать раненых, а спустя сутки и весь дом можно привести в полный порядок.

Стараясь не терять времени, Борис отправил на машине Захарова за колонной, оставленной на окраине города, и поручил ему выделить двух санитаров для установки указателей о местонахождении госпиталя. Такие указатели всегда ставили на перекрёстках дорог и прикрепляли к деревьям по дорогам, ведущим к госпиталю. Они представляли собой дощечки стрелообразной формы с надписью крупными печатными буквами, сделанной краской, а иногда и просто чернилами: «Хозяйство Алёшкина», а перед этим был нарисован красный крест.

В начале войны таких указателей никто не делал — не было времени, да и медицинские учреждения так быстро меняли своё расположение, что таблички были бы просто бесполезны. А с того времени, как наши войска перешли к стойкой обороне, а затем и двинулись в наступление, указатели стали необходимыми и обязательными.

Отправив Захарова и Лагунцова, Борис поставил у входа в здание на улице часового — санитара с автоматом, приказав без его разрешения в здание никого не впускать. Со вторым санитаром он приступил к более подробному осмотру здания и распределению его помещений между отделениями госпиталя.

Начали осмотр с первого этажа. Там, кроме приёмной, способной стать сортировочным отделением, помещался рентген-кабинет, аптека, лаборатория и две большие совершенно пустые комнаты, вероятно, ранее служившие палатами. Их Борис предназначил для команды выздоравливающих. На этом же этаже, недалеко от главного входа, в самом центре здания находилась комната, заставленная столами и шкафами. У стены стоял полураскрытый сейф. Пол этой комнаты, столы и некоторые из шкафов были завалены грудами бумаг. Борис, при