— Давно?

— O-o! Очень давно, ещё до той войны.

— Что же, и при немцах здесь служили?

— Да, и при немцах… Только они ни меня, ни жену в здание больницы не пускали и по двору ходить не разрешали. Я мог пройти от своего домика только до входа в котельную и обратно. У ворот всегда часовой стоял, они и ключи от замков у меня отобрали, — тут старик хитро улыбнулся. — Только не все, у меня запасные были, я их спрятал.

— Вот это хорошо! Пожалуйста, откройте ворота, нам нужно свои машины здесь поставить, а вы, если хотите, можете и у нас служить истопником и сторожем. Мы вас возьмём на службу, будем платить зарплату и кормить будем. Только уж не обижайтесь, — Борис усмехнулся, — мы у ворот тоже часового поставим. Но вы можете выходить куда угодно и когда угодно. Мы вам верим.

— Спасибо, товарищ начальник, — старик понял, что Борис является старшим из этих двоих. — Сейчас я открою ворота, а если вы нам разрешаете остаться в этом домике, нам больше ничего и не надо. Ведь в нём, — он показал на домик, из которого вышел, — вся наша жизнь прошла, здесь и дети мои выросли.

— А где сейчас ваши дети? — спросил Захаров.

— Бог их знает где… Когда в Эстонии новая власть в 1940 году появилась, так они где-то в центре города служить стали, там им и квартиры дали, но мы со старухой туда не ходили. А как немцы пришли, они куда-то исчезли. Те меня о них тоже спрашивали, били даже, а потом махнули на меня рукой… Старуха всё о них тосковала, да и сейчас всё ждёт.

— Ну, мы это потом выясним, а пока несите быстрее ключи.

Через полчаса все машины стояли во дворе. Врачи, медсёстры и санитары, уже не один раз развёртывавшие госпиталь в лесу, на болотах или в местах, заваленных снегом, глубиной более метра, теперь, получив в своё распоряжение совершенно целое здание — отапливаемое, с действующим водопроводом, горячей водой и исправным электричеством — работали с таким энтузиазмом, что уже через час основные помещения госпиталя: сортировка, операционно-перевязочный блок и несколько палат, — были приведены в рабочее состояние. Весь сор (бумаги, тряпки, бутылки) был убран, вынесен во двор и сложен в большую кучу, полы вымыты. Один из санитаров, получив от истопника ящик со стёклами и лестницу, уже стеклил повреждённые окна. Минаева приступила к обработке прибывших раненых. Все они были ранены легко, и после оказания необходимой помощи их разместили в комнатах или в палатах, отведённых для команды выздоравливающих. Туда уже принесли десятка два двухъярусных коек, взятых из большого штабеля, лежавшего во дворе.

Используя старика-истопника как проводника, Алёшкин и Захаров продолжали осмотр здания. Во-первых, в полуподвальном этаже находилась отличная кухня. Повара, осмотрев плиту и большие котлы, были от неё в восторге и заявили, что нет никакой надобности топить полевые кухни, привезённые с собой. Они были уверены, что смогут обеспечить питанием тысячу человек.

Рядом с кухней находился продуктовый склад. На его полках, помимо разных круп, стояло большое количество овощных консервов и, вероятно, не менее тысячи банок различного, преимущественно черносмородинового, варенья. Всё привезённое с собой продовольствие было сгружено на этот же склад. Кроме того, на дворе имелся погреб со взломанными дверями, внутри него в специальных коробах лежали картофель и другие овощи.

Центр полуподвального помещения занимала котельная, а с противоположной стороны её за запертой дверью находился тоже какой-то склад. Истопник сказал, что это склад аптечных товаров. Заведующая аптекой, работавшая здесь при немцах, ещё вчера заходила в него. Замок на этом складе пришлось взломать. Начальник аптеки Мария Андреевна Иванченко обрадовалась, обнаружив в двух комнатах много перевязочного материала и самых различных медикаментов, хотя названия некоторых из них ни ей, ни Алёшкину не были известны. Но больше всего их обоих обрадовало то, что на одном из стеллажей лежало несколько тысяч пачек рентген-плёнки самых разнообразных форматов производства известной немецкой фирмы AGFA. В госпитале уже несколько месяцев плёнки не было, не выдавал её и армейский аптечный склад, поэтому снимки почти не делались, а просвечивание и последующая операция и замедляла, и крайне затрудняла работу хирургов.

Рядом с этим складом в самом углу здания находилась ещё одна запертая дверь. На вопрос Бориса, куда она ведёт, истопник ответил, что это дверь чёрного хода, там лестница, ведущая до мансарды, и с неё на каждой площадке есть двери по этажам.

— Этим ходом и лестницей пользовался весь медперсонал и вся хозяйственная обслуга госпиталя, — с этими словами истопник достал ключ и отпер дверь.

Алёшкин с Захаровым вслед за истопником стали подниматься по узкой крутой лестнице почти в полной темноте. Когда они поравнялись с первым этажом, истопник нащупал выключатель, повернул его, и вся лестница осветилась.

Борис конечно удивился, почему выключатель не установлен при входе на лестницу, на это истопник сообщил:

— Немцы, занимавшие помещение под госпиталь, очень боялись ваших самолётов. Вы ведь видели, какая тщательная светомаскировка устроена на всех окнах здания (а Борис и Захаров действительно обратили внимание на специальные шторы, сделанные из толстой чёрной материи, имевшиеся на каждом окне), вот и здесь. Дверь эта довольно часто открывалась, чтобы свет из неё не падал на улицу, все лампочки у входа были убраны.

Разговаривая, истопник покопался в довольно большой связке ключей и одним из них открыл дверь, находившуюся на первой площадке лестницы. Заглянув внутрь, Борис увидел, что она ведёт в прихожую, из которой легко попасть в комнату, намеченную им как сортировочную. Он попросил истопника снова запереть дверь, а ключи передать ему. То же происходило и на следующих этажах. Открывая очередную дверь, Алёшкин попадал то в коридор, ведущий в операционную, то в коридор, расположенный между палатами.

Остановившись на третьей площадке и взяв ключ от двери, Борис собирался спускаться вниз, так как предполагал, что продолжение лестницы ведёт на чердак, куда ему лезть совершенно не хотелось. Однако истопник остановил его:

— А разве господин начальник не хочет осмотреть мансарду? В ней ведь жила часть медперсонала госпиталя.

— Какую мансарду? Где? — удивился Алёшкин.

— Пожалуйте за мной по лестнице, — сказал истопник, направляясь вверх.

Борис последовал за ним. Поднявшись на этаж, они вновь подошли к небольшой двери, которую истопник отпер своим ключом. Войдя, они очутились в длинном, узеньком коридоре, тянувшемся через всё здание. Коридор освещался электрическими лампами и стеклянными фрамугами, находящимися над небольшими дверями. Таких дверей было, наверно, 16 или 18, Борис не стал их