его лицу. Он светится. Его губы раздвигаются, и он издает тихий звук. Он похож на «хру-у», но ничего не значит. Он понятен только мне. Для меня это «хру-у» значит сразу все.

Мое тело пульсирует. Я провожу внешней стороной ладони по линии его лица, мимо уха, мимо родинки, пока не останавливаюсь на том месте, которым он хочет прижаться ко мне.

– Все в порядке?

Мой голос ровный, очень тихий. Он касается спокойной глади воды и рассеивается, но Нокс улыбается. Совсем чуть-чуть, слегка рассеянно.

– Да.

Он нервно сглатывает. Его веки трепещут, а взгляд блуждает по моим ключицам. Он поглаживает тонкую кость, как будто хочет изучить ее, а затем проводит рукой по моей челюсти. Он на секунду останавливается на месте под моим ухом, и я понимаю, почему. Он видит тонкий шрам в форме полукруга, белый полумесяц на моей коже. Я покрываюсь мурашками.

– Здесь, – говорит он, а затем переходит к моему носу и обводит пальцем переносицу. – И здесь тоже.

Моя щека становится влажной, когда Нокс проводит по ней костяшкой указательного пальца. Кожу покалывает, наэлектризованную и взбудораженную, когда кончик его мизинца прослеживает форму моего уха. Он останавливается на мочке и потирает ее большим и указательным пальцем.

– И вот здесь.

– Скажи мне, – шепчу я. – Скажи мне, что ты имеешь в виду.

– В этих местах я потерялся и нашел тебя, – взгляд у него осторожный. Медленный. Его глаза как лист весной, как утренняя роса. Вода капает с его волос на мою руку. Я ее не чувствую. – Я не могу пройти мимо этих мест, когда смотрю на тебя.

Мои пальцы оставляют его шею и двигаются вверх. Останавливаются на его родинке. Касаются ее.

– Здесь, – говорю я.

Пальцы Нокса соскальзывают с моего уха. Они впиваются в мое бедро, чуть выше растянутой резинки. Его большой палец лежит на моей бедренной кости. Он поглаживает ее, принимая меня такой, какая я есть, с порванными хлопковыми трусами и разбитым сердцем. Мы смотрим друг на друга, мы оба видим его, это желание в наших глазах, этот голод, и тогда он целует меня.

Его прикосновения кажутся правильными. Они уверенные. Словно если я упаду, он меня подхватит. Он обязательно меня поймает, как бы глубоко ни провалилась земля под ногами. Так говорят его поцелуи. И я это чувствую.

Проходят секунды. Минуты. Время идет, но никто из нас не прерывает то, что нас связывает. Я думаю о банке для варенья. О том, что смогу запечатлеть этот момент и сохранить его навсегда. Ощущение его теплых губ на моих. Теплую воду на нашей коже. Холодный воздух на наших лицах. Потрескивание огня. Снег, который тихо падает сверху. Это горячее, неудержимое и безоговорочное желание. Все это. Моменты в банке для варенья. Мои моменты, которые я ловлю и заготавливаю, потому что они принадлежат мне. Сохраняю в памяти Нокса, потому что он принадлежит мне. Его губы. Его родинка. Его прикосновения, нежные, как шелк, дикие, как огонь.

Мы с Ноксом – гроза. Мы – буря и молния, мы – дождь и гром. Мы – совершенный хаос, мы потеряли контроль, каждый сам за себя, но вместе мы приобретаем новый смысл. Он – невыносимый жар, я – вода, которая давно испарилась, и в конце концов мы должны были объединиться. В конце концов, этого хотела сама природа. Вода и тепло должны соприкоснуться, чтобы взорваться.

Мы с Ноксом взорвались. Мы соприкоснулись и взорвались. Моя рука пробегает по его мокрым волосам, снова и снова поглаживая отдельные пряди, а затем мои ногти царапают его шею и наконец останавливаются на широких плечах. Нокс рычит мне в губы и одним движением разворачивает нас так, что моя спина касается стенки бассейна. Его грудь прижимается к моей, его таз – к моему, его бедра – к моим. Я кладу руки ему на спину, ощущая упругие мышцы, обхватываю ногами его тело, боясь, что, если я этого не сделаю, он исчезнет.

Вокруг нас вода. Жара. Холод. Но я уже ничего не замечаю, когда Нокс, чтобы перевести дыхание, прижимает свой лоб к моему и издает этот звук, это настоятельное «хру-у», но я не могу. Пока не могу.

Но Нокс не торопится. Он молчит. Просто тяжело дышит, как и я. А потом я чувствую, как его щека прижимается к моей. Его влажные ресницы касаются моего виска. Его сердце бьется о мою грудь. Быстро.

– Я смогу, – говорит он.

Я улыбаюсь и прижимаюсь губами к его коже. Внезапно мы больше не в бассейне. Мы в кинотеатре. Момент повторяется.

– Сможешь что? – спрашиваю я.

– Я готов, – его дыхание касается моего уха, и я чувствую горячую пульсацию между ног.

Когда я говорю, мой голос звучит хрипло и неровно.

– К чему готов?

Его губы проводят теплую влажную дорожку по моей щеке, задерживаясь в уголке рта. Нокс смотрит на меня, между нами едва ли два сантиметра.

– Измениться ради тебя, – кончик его носа касается моего. Я чувствую его дыхание на своей коже. – Если хочешь.

В воздухе проносится снежный вихрь. Я прослеживаю его путь.

Теперь я уверена.

– Я хочу, – говорю я. – Будь готов, Нокс.

Он улыбается мне в губы.

За поцелуями следуют поцелуи, и еще ничто и никогда не ощущалось так правильно, как этот момент.

В выживании есть своя красота

Нокс

Мы сдвинули диваны в гостиной и застелили их подушками и одеялами. Прижавшись друг к другу, каждый с горячим шоколадом в руках, мы держим над огнем мои зефирки из шкафа с постельным бельем.

Небо темное. Тихо падает снег. В укрытии под навесом мы ждем рассвета, потому что, как я уже говорил, момент, когда солнце встает за Аспенским нагорьем, а небо словно выкрашено розовой пастелью, похож на волшебство.

У нас не так много времени, потому что нам обоим нужно идти на тренировку, но я вижу, что Пейсли тоже старается растянуть и продлить секунды. Она сжимает кружку обеими руками и несколько раз в нее дует, прежде чем сделать глоток. Она отставляет ее в сторону и наклоняется через спинку дивана, чтобы подержать зефир над огнем. Он медленно становится золотисто-коричневым и тянется длинными нитями. Она подносит его к губам и втягивает в себя. Я наблюдаю за ней, следя за каждым ее движением.

Она смотрит на меня. Смеется:

– Что?

«Фто?»

– Ничего, – карамелизированный сахар прилипает к уголку ее рта. Я протягиваю руку и вытираю его большим пальцем. – Я хочу, чтобы