Я протискиваюсь мимо особенно потной группы девушек, одетых в крошечные бикини, как будто это не Аспен на Рождество, а Хэмптон в разгар лета. Одна из них спотыкается, уступая мне дорогу, и опрокидывает мне на руку содержимое своего красного стаканчика. Судя по запаху, это виски. Я морщу нос.

– Ой, – бормочет она, следом выдавая отрыжку. – Я случайно.

Получилось больше похоже на «слущн».

Я смотрю ей в лицо и вдруг понимаю, кто это. Камила. Сестра Уайетта, которая на последней вечеринке позволяла незнакомым мужчинам засовывать деньги в каждую щель своего тела. Камила, которая явно перепила. Она еле стоит на ногах. Одной из ее подруг приходится ее поддерживать, при этом ее голова странно качается взад-вперед.

– Камила, – говорю я, протягиваю руку и хватаю ее за талию, потому что она едва не падает на землю. – Где твой брат?

– Мой брат, – повторяет она. Ее веки вздрагивают. – Везде и нигде.

Я смотрю на нее, вглядываюсь в безупречное, симметричное лицо, обрамленное шоколадно-коричневыми пляжными волнами, и думаю о том, насколько ей, должно быть, плохо.

– Ладно, идем со мной. Давай.

Я отталкиваю ее блондинку-подругу, беру Камилу под руку и тащу через огромную гостиную. Если бы это был вид спорта, то я бы точно принесла золото для своей страны, потому что Камила едва может идти. Она качается из стороны в сторону, висит на мне, как мешок с картошкой и, кажется, вот-вот упадет.

Уайетт прислоняется к кухонной стойке и засовывает язык в рот какой-то красотке в бикини из сотни других, будто хочет слиться с ней воедино. Я кладу свободную руку ему на плечо и оттаскиваю его от девушки так, чтобы он посмотрел на меня.

– Эй, – говорит он. Его взгляд затуманен. – Что за дела, Пейсли?

– Твоя сестра, – шиплю я, с трудом удерживая Камилу. – С каким бы дерьмом тебе ни пришлось иметь дело, Уайетт, разберись с ним.

Он смотрит на Камилу и моргает, словно только сейчас заметив ее. Затем он отпускает девушку рядом с собой, словно обжегшись о ее голую кожу, и в один шаг оказывается рядом с Камилой.

– Мила, – говорит он тихо, беря ее лицо в обе руки, и я вижу столько нежности в его взгляде, столько любви и заботы, что на мгновение я чувствую укол в груди и мне хочется, чтобы кто-нибудь посмотрел на меня так же. Хочу, чтобы хоть раз в жизни кто-нибудь посмотрел на меня так, как Уайетт смотрит на свою сестру. – Мила, посмотри на меня.

Она пытается, и я вижу, как она напрягается, но в последнюю секунду она отворачивается и блюет в раковину. Я держу ее за волосы, потому что у меня рефлекс. Я часто так делала в Миннеаполисе, когда была маленькой, беспомощной и совсем другой. С моей мамой. Я была чемпионкой мира по держанию ее тонких, ломких волос, пока ее рвало результатами ее алкогольно-наркотических и, кто знает, каких еще выходок в отвратительном уличном туалете возле нашего трейлера. Рвотные позывы Камилы напоминают мне о тех моментах, и эти воспоминания еще противнее, чем туалет с выгребной ямой.

Отвратительно. Отвратительно.

– Джейк!

Высокий парень высовывает голову из холодильника, в руке у него бутылка воды.

– Ты же трезвый, да?

Упомянутый Джейк кивает Уайетту:

– А что?

– Можешь подвезти нас с сестрой до больницы?

Взгляд Джейка переходит на Камилу, чье тело снова содрогается. Я слышу, как она хнычет.

– Вот так, – бормочу я ей на ухо, успокаивающе поглаживая ее спину кругами. – Все будет хорошо.

– Ладно, – говорит Джейк, подходит к нам и протягивает Камиле бутылку с водой. – Держи. Пей, пока мы идем к машине, хорошо?

Камила бледная, как мел, к ее щеке присохла рвота, к которой прилипла прядь волос. Дрожащими пальцами она берет бутылку, а Уайетт обнимает сестру мускулистой рукой и кивает мне. Напряженная челюсть, застывшие черты лица.

Я смотрю, как они втроем идут к входной двери. Камила едва может сделать шаг, не шатаясь, поэтому Уайетт кладет вторую руку ей под колени и поднимает ее, чтобы ее понести.

Мой взгляд отрывается от входной двери, когда я слышу, как кто-то раздраженно фыркает. Девушка в бикини дергает завязки своих трусиков и смотрит так, будто хочет меня ими задушить.

– Ты что, запала на него? – спрашивает она.

– Что?

– Ты же запала на него, – она берет с кухонного серванта красный стаканчик, быстро заглядывает внутрь и делает большой глоток. «Как глупо, – думаю я, – пить из кружки совершенно незнакомого человека. Как глупо». – На Уайетта.

Я таращусь на нее:

– С чего вообще ты решила спросить об этом меня?

Она щелкает языком, перекидывает светлые волосы через плечо и издает горький смешок:

– А зачем ты нам помешала? Нарочно?

Я моргаю. Она же это не серьезно.

– Не знаю, были ли у тебя в голове последние несколько минут другие мысли, кроме члена Уайетта, но его сестра была абсолютно…

– А, Камила, – она покачивает стаканчиком в руке, как будто я сообщаю ей что-то, о чем она уже знает. – Она всегда такая.

Внутри меня вспыхивает гнев. Так горячо, что я чувствую, как кровь начинает закипать.

– Ах, и если человек всегда такой, то его, конечно, можно оставить на произвол судьбы? Даже когда ему явно нужна помощь?

Ее пальцы подрагивают. Я бы не обратила внимания, если бы она не сжимала в руках стаканчик, который слегка мнется.

– Это же Камила, – повторяет она, как будто другого ответа на этот вопрос просто не существует. – Она всегда так делает.

– Ах, – говорю я еще раз и выхватываю у нее из рук стаканчик, прежде чем она успевает отпить из него снова, и выливаю содержимое в раковину, – тебе никогда не приходило в голову, что ей слишком тяжело, и поэтому она выбирает единственный вариант – не чувствовать вообще ничего?

Девушка в бикини, стиснув зубы, смотрит в раковину, в которую я только что вылила ее напиток. И больше ничего не говорит.

Я фыркаю, отталкиваюсь от кухонной столешницы и прохожу мимо нее, не говоря больше ни слова. Меня тошнит от того, как люди закрывают глаза на реальность. Мир – это не только красота и яркие цветочки. Есть еще кусты и ядовитые растения. Солнце не только восходит, но и заходит, каждый день, и следит за тем, чтобы не воцарилась темнота. И мы потерпим крах. Полный крах.

Я замечаю в бассейне Нокса. Он плавает на спине, устремив взгляд на