– Сомневаюсь, что знаю, как это сделать, – наконец прошептал он.

– А я думаю, ты знаешь. Просто не позволяешь себе этого сделать.

Я поспешила продолжить, хоть и боялась, что зашла слишком далеко.

– Что, если лучший способ почтить память Тайлера – это жить… ради него? И я имею в виду жить по-настоящему. Избавиться от боли, из-за которой ты едва можешь произнести его имя. Что, если мы будем все время говорить о Тайлере? И почтим его память, сделав воспоминания о нем счастливыми – такими, каким был и он.

В эти слова я вкладывала усвоенные мной уроки, и раскрывая их, я открывалась сама. Честно говоря, я тоже еле дышала от переизбытка чувств.

– Черт, – наконец выдавил Линкольн, а затем прижался к моим губам, и этим единственным поцелуем подарил мне больше страсти, чем я когда-либо испытывала за всю свою жизнь.

Мы наконец вышли на улицу, чтобы подышать свежим воздухом.

– Спасибо, – хрипло сказал Линкольн.

Он смотрел на меня с изумлением. Если так глядеть на девушку, она может и влюбиться.

– Я так часто думаю о том, как скучаю по нему, что забываю о нем вспоминать. К некоторым из этих воспоминаний я не возвращался целую вечность. Уже очень давно я думаю о Тайлере, только как о ноже в своем животе, как о воспоминании, от которого хотелось бы умереть.

– Я сделала лучше или хуже? – спросила я.

– Лучше. Всегда лучше, девушка мечты. Ты изменила всю мою жизнь. Черт возьми, как сильно я тебя люблю, – выпалил Линкольн и поцеловал меня снова, скользнув своим языком в мой рот. Я ощущала его повсюду. И если и существовал идеальный момент, чтобы признаться ему в любви и сказать, что я готова ради него на все… Это и был он.

Но я промолчала. Не потому что боялась. А потому что тем утром Линкольн еще очень долго не давал мне говорить.

Глава 33

Монро

Похоже, в семье Линкольна не подлежало обсуждению то, что в день рождения Тайлера они ужинают вместе. Учитывая то, что своих родителях рассказал Линкольн, уверена, что любой подобный вечер превращался в пытку.

– Ты не пойдешь со мной, – спокойно сказал Линкольн, застегивая перед зеркалом белую рубашку. Он даже не смотрел на меня.

– Пойду.

– Я не дам тебе проходить через это. Я не идиот. И я не собираюсь брать с собой самое прекрасное создание в моей жизни и помещать его в одну комнату… с ними.

– Окажись я в такой ситуации, ты бы пошел со мной, правда? – возмутилась я, уперев руки в бока. Я уже оделась. Нацепила платье, когда он только рассказывал о своих планах.

Я обязана пойти. Этим утром он добился такого прогресса, даже улыбнулся несколько раз! И я понимала, что его родители обязательно сведут все наши усилия на нет.

Одеваясь, Линкольн не произнес ни слова, а когда закончил, то просто разбил мне сердце одним своим видом. В этом приталенном костюме он выглядел просто великолепно.

Наконец Линкольн развернулся и подошел ко мне вплотную, вынудив прижаться спиной к стене. Одной рукой он обхватил меня за шею, а другую запустил в волосы.

– Ты, черт возьми, будешь слушаться меня беспрекословно. И когда я скажу, что пора уходить, мы уйдем.

Я бы кивнула, но не могла шевельнуться. Таким я его еще не видела, и мое сердце пропустило удар. Невероятная смесь ужаса и счастья пронизывала мое тело насквозь. Ужас, потому что я намеревалась отправиться в логово льва, и радость, потому что он позволил мне позаботиться о нем, как сам заботился обо мне.

– Я охренеть как люблю тебя, – прорычал Линкольн и крепко поцеловал меня, а затем отпустил волосы и схватил мою руку, засовывая ее под платье, чтобы я потрогала себя. Его пальцы протолкнули пару моих в меня же, и он сделал так, чтобы я ласкала нужную точку.

Я быстро кончила, возбужденная его агрессией, и Линкольн застонал. Я широко раскрыла глаза от неловкости, а он вытащил мои пальцы, поднес их ко рту и медленно обсосал. Он снова впился в мои губы поцелуем, и теперь я ощутила собственный вкус.

Ух ты. Это было… сексуально.

– Надеюсь, это поможет мне не сойти с ума во время ужина, – пробормотал он.

Я просто моргнула. А что еще я могла сделать после такого?

* * *

Мы приближались к особняку родителей Линкольна, и мое сердце колотилось, как птица в клетке. Раскинувшиеся сады и резные фонтаны походили на величественные крепости, в сравнении с которыми я казалась ничтожной пылинкой, какой меня, должно быть, и сочтут обитатели особняка. Дверь со скрипом отворилась, и в проходе появилась строгая, импозантная женщина, одетая в темный костюм.

– Мистер Дэниелс, – натянуто пробормотала она, даже не потрудившись обратить на меня внимание, будто я была призраком, дрейфовавшим рядом с Линкольном.

Это была мать Линкольна? Вряд ли, все-таки она назвала его мистером Дэниелсом. Это было бы слишком странно.

– Мисс Тэлбот, домоправительница, – пробормотал мне Линкольн, поприветствовав ее лишь кивком головы.

Я бросила на него быстрый растерянный взгляд, потому что понятия не имела, чем занимается домоправительница.

Нас провели в строго обставленную столовую. Один только стол в ней размерами превосходил всю мою старую квартиру-студию. Хрустальные бокалы и тончайший фарфор… Стало ясно, что во время такого ужина класть локти на стол не полагалось.

Платье, которое еще час назад мне очень нравилось, вдруг показалось сшитым из мешковины.

Я покосилась на родителей Линкольна: оба были одеты безупречно. Отец Линкольна нарядился в черный костюм, идеально подогнанный по его фигуре. Волосы он зачесал назад. От него веяло уверенностью. Он выглядел так, как, по моим представлениям, должен выглядеть дьявол за секунду до того, как прикончить кого-нибудь. Его мать выглядела сногсшибательно в темно-фиолетовом коктейльном платье, которое казалось слишком стильным для домашнего ужина. Волосы были уложены в замысловатую прическу, на которую наверняка ушел не один час.

Они оба словно сошли с обложки модного элитного журнала. Но как же я их возненавидела, не описать словами. У меня возникло желание броситься перед Линкольном, защитить его от их ужасов. Пускай внешне они и блистали, как и их сын, но излучали невероятное внутреннее уродство, от которого просто покалывало кожу.

– Линкольн, – холодно произнес его отец, внимательно осмотрев меня с ног до головы, и губы его растянулись в крошечной ухмылке, от которой у меня кровь застыла в жилах.

– Отец, – небрежно ответил