Хотя они и не говорили со мной, я чувствовала, как они изучают меня, бросая в мою сторону ледяные взгляды и оценивая каждый вздох.

– Вина, – наконец проговорила мать Линкольна, поднимая свой бокал. Я оглядела комнату, но никого не обнаружила. Неужели она ждала, что кто-то материализуется прямо из стены?

Похоже, так здесь и происходило обычно, потому что уже через секунду мужчина в строгом сером костюме возник у двери, которую я и не заметила, и поспешил наполнить ее бокал.

– Линкольн, дорогой, когда ты собираешься подстричься? – спросила миссис Дэниелс, через стол взирая на сына как на букашку, которую хотела раздавить. Ее голос сочился снисходительностью.

В тот момент я усомнилась, у кого из нас двоих детство прошло хуже – у меня или все-таки у него. Да, моя мать не интересовалась моей жизнью и в девяноста девяти случаях из ста просто забывала обо мне, но она по крайней мере не смотрела на меня с таким отвращением, будто сожалела о том дне, когда родила меня.

– А когда ты бросишь пить, дорогая мама? – парировал Линкольн.

Мать Линкольна оскорбленно ахнула, прежде чем опрокинуть в себя то самое вино, которое и стало объектом издевки.

Отцу Линкольна, казалось, все это наскучило. Он откинулся на высокую спинку стула, поигрывая темно-янтарной жидкостью в стоящем перед ним бокале.

– Хватит, Шеннон, – произнес он бархатистым, но опасным голосом, заставив мать Линкольна, открывшую было рот, чтобы продолжить, немедленно замолчать.

Я тоже вдруг выпрямилась. Теперь понятно, почему он добивался успеха в залах заседаний, хотя сама я на таких собраниях никогда не присутствовала. Было в его голосе нечто повелительное, пугающее, отчего, наверное, все и боялись разочаровать его.

Я покосилась на Линкольна, но на него, похоже, голос отца не производил никакого эффекта.

– В конце концов мы же празднуем, – продолжил его отец и бросил быстрый взгляд на один из множества пустых стульев.

– Давненько ты не называл этот день праздником, отец. Снова начал с чистого листа? – непринужденно спросил Линкольн, водя ножом по своей тарелке.

Мистер Дэниелс мрачно усмехнулся, как будто нисколько не возражал против сарказма в тоне сына.

– Я о том, что наконец назначил встречу с правлением, на которой будет объявлено о начале твоей работы в компании. На следующий же день после того, как ты закончишь свою глупую мелкую игру.

Я смотрела то на Линкольна, то на его отца, и не понимала, о чем они говорят. Глупая мелкая игра? Я и представить себе не могла, что кто-то посмеет назвать карьеру Линкольна, самого обсуждаемого хоккеиста в НХЛ, «глупой» или тем более «мелкой», но, похоже, все когда-нибудь случается в первый раз. Стало любопытно, каково это – быть настолько слепым. Видеть перед собой сияющую звезду и полностью ее игнорировать. Это выше моего понимания.

– Вообще-то мы с Монро будем на Багамах. Планируем отпраздновать победу в Кубке Стэнли. Так что, боюсь, я не успею, – холодно отрезал Линкольн.

Ох! Он не упоминал Багамы. Я попыталась вспомнить расписание занятий, хоть понимала, что последую за Линкольном куда угодно.

Линкольн перевел взгляд на меня.

– Сюрприз, – сказал он невозмутимо.

Мать Линкольна, Шеннон, внезапно фыркнула.

– Линкольн, ты, должно быть, шутишь. Она всего лишь ребенок, – когда она произносила слово «ребенок», с ее губ сорвался смешок с ноткой безумия.

Я напряглась. Мне не нравилось, когда меня называли ребенком или говорили обо мне так, будто меня не было в помещении.

– Ее зовут Монро, мама, – прорычал Линкольн, и впервые в его голосе зазвучала агрессия.

– Монро, – фыркнула она, осмотрела мое платье и скривилась, будто кто-то плеснул ей в лицо дерьмом. – Подходящее имя.

– Что это значит? – огрызнулся Линкольн.

– У вас чудесное платье, миссис Дэниелс, – выпалила я, пытаясь избежать конфликта, ведь с начала ужина прошло минут пять.

Все трое уставились на меня так, словно я сошла с ума.

– И что это за восхитительный аромат? Держу пари, вы простояли у плиты несколько часов. Это так любезно.

Линкольн задрожал всем телом и тут же громко захохотал. Шеннон выглядела шокированной. Ее глаза расширились, она покосилась на Линкольна, затем снова на меня.

– Ну…

– Моя жена не готовила ни разу в своей жизни, – протянул отец Линкольна.

Анстэд. Так его звали. Нужно почаще себе напоминать, пока он не превратился в Волан-де-Морта. «Тот-Кого-Нельзя-Называть».

Своей репликой Анстэд пресек любые возможные комментарии по поводу моего безумного поведения, но, к счастью, персонал начал выносить тарелки с едой, расставляя их перед нами, словно в удачно поставленном режиссером танце.

У меня совершенно не было аппетита. Я заметила, что, похоже, им мог похвастаться только Анстэд. Линкольн перекатывал еду по тарелке, а Шеннон просто… пила. Думаю, она уже выпила целую бутылку.

Было некомфортно. Даже если не учитывать ужасную атмосферу, я немного побаивалась, не отравили ли они моего фаршированного цыпленка, потому что, честно говоря, думаю, они на это способны.

– Интересно, каким бы Тайлер был сегодня. Он бы уже возглавил компанию, – внезапно затянул Анстэд. – Если бы не утонул на твоей хоккейной выставке.

Я услышала, как Линкольн резко вдохнул. При взгляде на него становилось очевидно, что он испытывал боль. Он сжал кулаки под столом, а на щеке задергался нерв.

– Давайте будем честны… Он, вероятно, был бы несчастен, пытаясь вам угодить и забывая обо всем, чего хотел в жизни сам, – ответил Линкольн почти вызывающе.

Вилка Анстэда звякнула по тарелке. Я почти не сомневалась, что он набросится на Линкольна или, по крайней мере, выбежит из столовой… Но через секунду он поднял вилку и продолжил есть, будто ничего не случилось. Слишком нездоровая обстановка. Уже можно уйти?

– Он рассказал тебе, девочка? Он рассказал, как убил своего брата? – выплюнула Шеннон со всхлипом.

Ладно, на этом все. Нельзя больше этого выносить. Я вскочила, руки тряслись от ярости, а сердце колотилось так быстро, что я боялась потерять сознание.

– Как вы смеете! Я никогда в жизни не испытывала большего отвращения к двум людям, и, если бы вы знали, откуда я, вы бы поняли, что из моих уст это худшее оскорбление. Вас даже не волнует, что в тот день вы на самом деле лишились двух сыновей, – процедила я сквозь стиснутые зубы. – А то, что вы не можете относиться к Линкольну, по крайней мере, как к человеку… Не то что как к сыну! – я покачал головой, адреналин струился по моим венам так, что я дрожала. – Ваш