Шрифт:
Закладка:
Он скрестил пальцы под затылком, закрыл глаза. Всплыли в памяти смуглые, топкие девичьи руки над дастарханом… Толстые черные косы то на груди, то на спине… Робкий, быстрый взгляд… Чистое, точно гладь родничка, лицо… Трепетные ресницы… Легко вспыхивающий на щеках румянец… Полные, красные губы, словно лепестки тюльпана… Сама нелепость, само очарование… "Значит, сама толкаешь ее в пасть волка!" — "Дочек лучше держать при себе. Сидит рядышком и чай разливает. Хорошо и спокойно!"
Зашумело в ушах Саурана. Открыл глаза. В щель окна проникал пучок лунного света. Он покосился на соседнюю полку, затаил дыхание.
Магрипа безмятежно спала. Под простыней смутно угадывались очертания девичьей фигурки. Странно: мрак точно расступился, развеялся. Казалось, свет исходил от ее обнаженных рук, гладкой, белой шеи, невинного, ясного лица, плотных, маленьких, точно дыньки-скороспелки, грудей, чуть приоткрывшихся в вырезе платья.
Он вздрогнул от неизведанного восторга, приподнялся на локтях и долго любовался при свете лупы девушкой… Померещились родные места — предгорье Каратау. Среди отрогов кряжистых гор притаился крохотный зеленый лужок, названный, должно быть, еще предками Куланши. Видно, когда-то водились здесь куланы. На лужке бил ключ, образовывая горный ручей. У ручья стояла юрта родителей Саурана. Здесь он и сам увидел свет. Играл, валялся на зеленой лужайке. Пил медовую ключевую воду. Сердцем прирос к родному ручейку. Дня не мог без него прожить. Тосковал по нему в разлуке, ходил, как потерянный, как помешанный. Он всегда считал, что всему хорошему, доброму и достойному, что в нем есть, он обязан прежде всего незаметному ручейку, затерявшемуся меж скал и увалов. Все высокие желания — от него. Всё порывы — от него. Все мечты — от него. И теперь тот ручеек был рядом. Вот она — протяни только руку — его непроходящая, неугасимая любовь.
Хотелось припасть к этому ключу, вволю напиться его медовой водицы, погасить неуемный жар в груди.
Он сел на полке. Вспомнил бастангы. Только вчера все это было… Угощение в честь отъезда. Первые проводы…
Разве он посмеет нарушить красивый древний обычай? Разве он замутит чистый горный ручей?
Добрый обычай и красота — дети одной матери. Они живут всегда вместе, они неразлучны. Нельзя омрачать красоту пошлостью, низменным желанием.
Счастливый, просветленный, просидел Сауран всю ночь на своей полке…
Перевод Г.Бельгера
РОЛЛАН СЕЙСЕНБАЕВ
Автор двух книг, последняя из которых — "Ищу себя" — вышла в 1978 году.
Роллан Сейсенбаев родился в 1946 году, Драматические произведения молодого писателя — его пьесы "Ищу себя" и "Влюбленный фараон" — известны за пределами республики.
ПАРИК
Рассказ
Не было ничего удивительного в том, что Тураш не поверил мальчишке-водовозу, когда тот, кривляясь и приллясывая перед трактористом, вопил в отдалении:
— У плешивого баба сбежала, у плешивого баба сбежала!..
Да и кто бы на месте Тураша поверил? Вечно его надували, разыгрывали и подначивали развеселые товарищи, и сейчас — вон чего придумали! — подучили, сукины дети, мальчонку молоть бог весть что! Ждите, — поверил он им, разинул варежку, Как говорится…
Тураш — высокий, нескладный парень, медлительный в движениях, рассеянный, мешковатый — нравом обладал добрейшим, простодушием неистребимым, что ужасно забавляло аульных трактористов, которые, уж конечно, не упускали случая позубоскалить над ним, выдайся для этого хоть самый малый повод. Шутки их были порой грубоваты и переходили все границы, но Тураш не обижался — не в обычаях степного братства дуться на сверстников, и тот не джигит, кто не сумеет достойно ответить на подначку товарища или, в крайнем случае, пропустить её мимо ушей, как Тураш.
А когда все началось? Да кто ж его знает, когда. Давно началось, в школе еще…
Тураш имел редкие волосы, и добрая половина шуточек началась как раз по этому поводу. К ним за много лет он попривык, но привычка привычкой, а он все же старался пореже снимать головной убор. Даже на совхозных собраниях ухитрялся сидеть в кепке — до той поры, пока ему не делали замечание.
В старших классах, когда девушки украдкой посматривают на парней, парни на девушек, товарищи не остав-ляли его в покое: какая, дескать, красотка заглядится на нашего Тураша, когда у него на голове — охо-хо, ребята!.. И плевать им было на то, что Тураш вымахал к тому времени под небеса, перерос не только своих одноклассников, но и некоторых учителей, Да к тому же и силой отличался — пятаки гнул, дощечку ребром ладони разбивал…
Девочки насчет Тураша судили двояко. Одни не без основания считали, что "всем хорош наш Тураш, жаль, конечно, что относительно кудрей у него туговато, но что поделаешь?", другие же непререкаемо утверждали: "Парень, над которым смеются, и до старости останется вечным шутом. Какая уж с ним жизнь…"
Так получилось, что и сам Тураш ни с одной девчонкой дружбы не заводил. Успехами в учебе он тоже не блистал, относя, между прочим, факт своей низкой успеваемости опять же на счет своего рокового недостатка.
Вот почему, когда в год окончания школы почти весь класс отправился для продолжения учебы в город, Тураш остался в ауле и поступил на курсы трактористов. Всю зиму провозился он с ДТ-54, у которого и внутри, и снаружи, казалось, живого места не было, и весной машина была готова к пахоте. Сверстники его, умчавшиеся в город, бесславно возвратились в родные места, потому что только двоим из них улыбнулось счастье поступить в институт. Долго слонялись неудачливые путешественники по аулу, щеголяя узкими брюками и "корочками на микропорке", которые были тогда в моде. И в конце-концов пошли по стопам Тураша — сели на тракторы. Однако насмешек над дружком не оставили.
Самым докучливым из шутников был Жексен. Стоило Турашу объявиться в поле его зрения, как тот кричал: "Эй, Тураке, сними кепку с головы… Дай посмотреться, а то зеркала нету!" И хохотал. Тураш по обыкновению своему добродушно улыбался и укоризненно качал головой — оставь, дескать, что привязался к человеку?
Но наивысшей высоты веселье достигало к вечеру, когда механизаторы возвращались на стан.
Кто-нибудь из юнцов спрашивал невинно: "Дядя Жексен, а вы не знаете, почему это наш Тураш-ага не поехал поступать в институт после школы?" "Не знаю, не знаю, мальчик, — вроде бы растерянно отвечай Жексен. — Никогда над этим не задумывался…" И взгляд его лукавых глаз выражал искреннее недоумение.
Разумеется, эти вопросы и ответы планировались днем,