Все вокруг осуждающе молчали. Старый Даулет с укоризной и жалостью смотрел на рыдающего, прижавшегося к матери Ержана и сокрушенно качал головой.

Не глядя на Мошана, гости стали расходиться.

Перевод Е.Усыскиной

ДУКЕНБАЙ ДОСЖАНОВ

Членом Союза писателей СССР Дукенбаем Досжановым за последнее десятилетие написаны романы, тепло встреченные Критикой, "Трудный шаг", "Шелковый путь", "Большая река". Им написано также немало повестей. Произведения А, Досжанова переведены на русский, немецкий, польский и другие языки.

ПРОВОДЫ

Рассказ

Старики и старухи с утра спешно выехали на той в соседний аул за перевалом. Чабаны еще не спустились с гор. Сауран лежал ничком на старой узорчатом кошме в пропахшей землей и сыростью мазанке и читал книгу. Читал, должно быть, долго: уже и в груди выло и ломило в висках. Тихо скрипнула дверь, но он не поднял головы. Лишь когда робко постучали, оторвался от книги, хрипло протянул: "Да-а!"

В мазанку хлынул яркий поток лучей, точно окутанная им, вплыла девушка, тоненькая и гибкая, как тальник на берегу реки. С радостным изумлением узнал он ее. Магрипа! Выросла и расцвела нежно, точь-в-точь недавно оперившийся лебеденыш. Он слышал, что она собирается ехать в город учиться. Глаза Саура на разбегались. В ее густых смоляных волосах — блеск. Видно, только что выполоскала и заплела их в тугие косы. Личико чистое, пригожее, как озерцо в степп. Сауран отвел глаза и тут же увидел ее вновь, сбоку, в большом круглом зеркале на столе. Лоб высокий, выпуклый, нос прямой, чуть-чуть вздернутый кончик. Полные губы вздрагивают, как лепестки тюльпана при дуновении ветра.

— Я приглашаю вас на бастангы[29], — улыбнулась она.

Бастангы — добрый старинный казахский обычай, сложный ритуал. По обычаю — приглашает непременно девушка.

Магрипа, смущаясь, присела на краешек кошмы. Это как бы первое условие игры, зачин ритуала. Спешка здесь предосудительна. Ворваться в дом, пригласить с порога, словно на похороны или обыденную пирушку, и удалиться восвояси — просто неприлично. Сауран догадался, что с этой минуты и он должен следовать всем неписаным правилам древнего обычая. Он быстро сел, поджав ноги, закрыл и обложил книгу, одернул рубаху, застегнул верхние пуговицы. Приосанился, точно молодой орел перед взлетом. Близость кроткого лебеденыша смущала.

— Пожалуйста, приходите. Наш дом — второй от конца. улицы…

Нельзя же сидеть, как истукан. Этак и девушку вспугнуть немудрено. Вспугнешь — вспорхнет, улетит. Сауран вскочил, бросился к стенке, где на большом гвозде висел его костюм, пошарил в карманах. Кончиками пальцев протянул девушке хрустящую красную бумажку.

— Мой вклад в бастангы.

Так требует обычай. Каждый вносит посильную долю в пиршество. Она, кстати, никем никогда точно не определяется.

Девушка приняла деньги. На смуглых щеках ее вспыхнул, заиграл румянец. Ресницы смущенно затрепетали. Сауран едва не спросил: "А кого еще приглашаете?" Но вовремя спохватился. Спрашивать об этом не положено, да и девушка все равно бы не ответила. Кто приглашен на бастангы, остается тайной до тех пор, пока не соберутся все гости.

Магрипа легко поднялась. Продолжая улыбаться, отступила к двери, у порога чуть поклонилась и бочком выскользнула на улицу. В каждом ее движении чувствовались учтивость и такт. В мазанке будто посветлело. Казалось, гостья все еще здесь.

Сауран подошел к зеркалу. Голова сладко кружилась. Он улыбнулся своему отражению и подумал: "Надо же! В степях Косуенки колобродят не только шальные смерчи, здесь обитают, оказывается, и дивные девы! Какая улыбка!.. Какой румянец на ее щеках!..

Побрившись, он надел свежую сорочку, почистил ботинки.

Был полдень, когда он вышел из дома. Петух с набухшим красным гребнем, с нахально вытаращенными глазами взлетел на дувал, захлопал крыльями и, надрываясь, прокукарекал, расколов застойную аульную тишину. Пес, дремавший на солнцепеке, вскинулся, покосился недовольно на возмутителя спокойствия и тут же вновь завалился на бок.

Дом Магрипы Сауран увидел издали. Из трубы жидкой струйкой тянулся дымок. "Должно быть, тетушка Жулдыз с утра хлопочет, к бастангы готовится", — решил он.

Жулдыз-женге встретила его у двери.

— Да будет благословен ваш праздник!

— Спасибо, деверек!

Когда приглашают на бастангы, хозяин или хозяйка обязаны первыми переступить порог, как бы указывая гостю дорогу. Сауран вошел вслед за тетушкой Жулдыз, про себя отметив, что раздобрела она, пышной и гладкой стала, вон и бедра под тесным платьем упруго вздрагивают. А помнил он ее тонкой, плоскотелой молодкой, гибкой, как прут, из которого гнут унину для юрты.

Жулдыз распахнула дверь гостевой комнаты. Сердце Саурана заколотилось. Он приготовился увидеть полную комнату разодетых, разнаряженных девушек и молодок, приглашенных на бастангы, но в доме не было ни души. Посредине белела атласная скатерка — дастархан. Он был пока пуст.

Сауран скинул туфли у порога и пошел в носках по плотному, податливому ворсу ковра.

У стены напротив двери были разостланы для гостей войлочные подстилки, а поверх них — стеганые атласные одеяльца. Все было чистым, новым, с иголочки. Войлок из верблюжьей шерсти туго вздымался, скрывая ажурные стежки.

— Проходи, проходи, — вежливо приглашала Жулдыз.

Сауран, соблюдая приличие, скромно присел с правого края.

— Вот тут мне будет, пожалуй, удобно…

Жулдыз улыбнулась белозубой улыбкой. Настоятельно попросила:

— Нет, нет, деверек. Усаживайся повыше. Сегодня ты для нас — самый дорогой, самый почетный гость. Отец нашей дочери уехал в центр. У него, что ни день, то совещание. Вернется поздно. Мы узнали, что ты один, скучаешь, а завтра Магрипа, да и ты, уезжаете из аула, вот и надумали мы устроить маленькие проводы. Так сказать, бастангы.

— Напрасно беспокоились…

— Аул наш — казан наш. Так ведь говорят, деверек? У нас не принято гостя спрашивать, приглашать его или нет… Не осуди уж…

Она тихо рассмеялась, опять блеснул ровными белыми зубами. Верно сказано: у росписной чашки краски блекнут, а узоры остаются. Драгоценный металл и ржа не берет. Другие детей нарожают — о грязный подол спотыкаются, ходят замызганные, распатланные. Совсем не такая тетушка Жулдыз. И дочь воспитала — хоть в рот клади, — сладко. И сама, как картинка.

Сауран потер пылавшие щеки. Чертова бритва! Три шкуры с себя содрал, пока щетину соскреб. Снял пиджак, поискал, куда бы повесить. Вошла Магрипа…

Ранней осенью созревает, наливаясь солнечным соком, темно-коричневый туркестанский виноград. Кажется, вот-вот сорвутся тугие грозди от малейшего дуновения. Их щедро ласкает солнце, поливают, смывая пыль, дожди. И поблескивает виноград, манит, взор притягивает. Со спелым виноградом, дождем омытым, только и мог