Шрифт:
Закладка:
Но в окнах клуба тоже не было света. И кругом — ни души. Лишь слышны были где-то далеко голоса поющих — молодежь еще не угомонилась. Он шагнул было в ту сторону, откуда доносилось пение, но тут же остановился, замер и прижался к забору. Около магазина стояли двое. Сердце остановилось, — Жанна! Рядом с ней — парень. "Ну. вот же, говорил, что не уйдет, и не ушла", — Тураш облегченно вздохнул, вытер ладори о грудь.
"Однако кто же это с ней?" Тураш вздрогнул. Он только сейчас сообразил, что Жанна не одна, и ночь к тому же на дворе. Но настолько велика была радость оттого, что она здесь, никуда не уехала, как болтают злые языки, что ревность его не взяла.
Внезапно послышался звук поцелуя. Это было уже слишком! Тураш, не выдержав, вышел из своего укрытия. Парня он так и не мог узнать, но был готов к схватке.
— Так и будем стоять? Пошли ко мне, посмотришь, как я живу…
Тураш узнал голос нового заведующего гаражом. И тотчас оказался рядом.
— Ты что же это, молодой специалист! — схватил он растерявшегося парня за воротник, и мощные его пальцы ощутили дрожь в теле противника. Девушка вскрикнула, отпрянула в сторону. Тураш с размаху ударил завгара в лицо, и тот сразу же рухнул на землю.
— А ты, дрянь!..
Тураш повернулся к Жанне. Дрожа, она затаилась в темноте. Лишь поблескивали белки испуганных глаз. Гадина! Тураш шел к ней.
— Тураш-ага!
Он замер. Чей это голос? Это не ее голос. Это — чужой голос. Чужой! Чужой!
— Тураш-ага, я ведь — Газиза, Газиза!
— Что?
— Газиза я, Газиза, дочка старика Аскара.
Тураш побледнел. Господи, что за наваждение?
— Газиза, это ты?
— Газиза я, Газиза, — повторила девушка.
Тураш поднял парня с земли.
— Прости, родной, что хочешь со мной делай, ошибся я, прости… — Он поднес было платок к лицу завгара, но тот отбросил его руку и с ненавистью выдохнул разбитыми губами:
— Пошел вон!
И, сутулясь, зашагал прочь. Газиза, всхлипывая, бросилась за ним.
Тураш медленно брел домой. Тот же черный замок, тот же опрокинувшийся набок мотоцикл. Зашарил по карманам в поисках табака, но, сообразив, что недавно выбросил пачку, присел на крыльцо, обхватил руками голову.
Долго сидел так в ночной тишине. Потом осторожно постучал в окошко соседнего дома.
Ночь. Не скрипнет половица, не колыхнется занавеска в окне. Снова постучал. Молчание. Снова…
— Кто там? — спросил испуганный женский голос.
— Я.
— Кто "я"? Ждут тебя здесь, что ли?..
— Назина, это я, Тураш.
— Эге, сосед! По вдовам ночью шастать надумал, знаменитый тракторист!
Звякнул крючок, и дверь распахнулась.
— Заходи.
— Да нет, я…
— Входи.
— Ты послушай, — мне…
— Сказала же, входи…
— Мне только узнать…
— Ты войди сначала. — Она потянула его за руку. — Да заходи же скорее, господи, не студи избу.
Женщина была в ночной сорочке. Прикасаясь к парню нагретым в постели телом, вела его через темные сени в комнату.
— Погоди, сейчас оденусь и свет включу.
— Не надо свет. Ты Жанну видела?
— Видела…
Было слышно, как она надевает платье.
— Когда?
— Погоди…
Назипа зажгла свет.
— Садись.
— Где она?
— Ишь ты, нетерпеливый какой! Только и увидишь нынче мужика в доме, когда он жену свою ищет. Погоди, присядь, ты, главное, не суетись.
Она вынесла из дальней комнаты листок бумаги. Поправила волосы.
— На, читай. Баба твоя написала.
Тураш жадно ухватил листок. Буквы плясали перед глазами.
"Милый Тураш!
Извини меня. Я уезжаю. Я пошутила. Ты — прекрасный мужчина, ты — добрый, хороший, но не это главное Тураш несколько раз перечитал письмо и сам не заметил, как опустился на корточки. Он почти ничего не видел от нахлынувших слез. Назипа, не сказав ни слова, ушла на кухню, зажгла керогаз. Вскоре на дастархане появились сахар, чай, баурсаки. Тураш молчал, откинувшись к стене.
Наконец, пришел в себя.
— Назипаш, милая, — встрепенулся он. — Чего она пошутила? Она что, и впрямь уехала? Она не вернется, да?
— Неграмотный, что ли? Утерла тебе пос невеста из города…
Тураш глянул на свои заскорузлые пальцы, на пропитанную маслом телогрейку, на кирзовые сапоги. Хорош!
— У тебя кровь на руках. И на лице. Иди умойся, — сказала Назипа. Тураш глянул на руки, — действительно в крови. "Наверно, когда в дверь ломился…"
Он встал.
— Пойду я.
— Не суетись ты, умойся сначала! — Назипа принесла таз с кувшином и полила на руки теплой воды.
— Надо же — по бабе так убиваться!..
Тураш, сполоснувшись, снова залез в телогрейку.
— Ты куда?
— Домой надо.
— Домой! Сиди. Раскис, как баба. А ну, хлебни-ка стаканчик бешеной.
— А курить есть?
— И курить найдем.
Назипа налила Турашу полный стакан водки. И себе плеснула.
— Ну, давай! Сразу полегчает, — сказала она.
— Выпить, говоришь? — Тураш вертел стакан и так, и сяк. В жизни не пробовал этой гадости. Курить, правда, рано начал, но что касается выпивки — никогда она его не интересовала.
— Выпей, выпей, — твердила Назипа.
Он махом опрокинул стакан. Водка, точно лезвие, полоснула по горлу. Второпях схватил баурсак, внюхался в него.
— Где же твои папиросы?
— Сейчас, — Назипа протянула ему еще не начатую пачку "Примы". — Кури.
— Сигареты, а говорила — папиросы.
— Мне это без разницы, — сигареты, папиросы, — я в этом деле не разбираюсь… — улыбнулась она.
Размяв сигарету, он с наслаждением затянулся, а Назипа между тем снова наполнила стаканы.
— Это мне много, наверно? — сказал Тураш.
— Ерунда, — успокоила Назипа.
Тураш снова выпил и машинально взялся за козырек фуражки.
— Во-во, — одобрила Назипа. — Давно пора было снять…
Чуть по сказала "свой плешивый картуз", да вовремя остановилась, но захотела обижать. Тураш поерзал-поёрзал и вдруг решительно кинул фуражку на пол.
— Так-то оно лучше, — одобрила Назина. В другое время она, намекая на лысину, непременно бы съязвила: "Ну вот и в доме светлее стало". Но сейчас, конечно, не время было для таких шуток.
Тураш заметно опьянел. Лицо покрылось пятнами. Порозовела и Назипа. Села к нему поближе, загрустила.
— Назипа, а как ты думаешь, почему она ушла?
Женщина обозлилась: "Не мужик, а тряпка. Все "почему" да "почему"…
— Потому, что — плешивый, — сухо обронила она. — А девушки не любят плешивых.
— Почему, ты сказала? — напрягся Тураш.
— Ой, господи! Почему-почему… По кочану! — захохотала вдова.
Плечи Тураша поникли. Назипа оглядела его всего, жалкого, понурого, и что-то кольнуло ее в сердце. "Зря я так с ним, — подумала она. — И без того ему сейчас несладко… Приласкать лучше". И положила
