руку ему на плечо.

— Нельзя, Турашжан, нельзя из-за бабы убиваться. — Она гладила его по плечу, по спине. — Да ты посмотри на себя — ты ж вон какой здоровенный! Ты же не парень, а загляденье, самый сильный джигит в ауле. Вот и возьми да притащи всем на зло самую красивую девку из района…

У Тураша кружилась голова, и лесть Назипы плохо доходила до сознания.

— Давай водки еще, хочу быть пьяным, — сказал он.

— Ты не пей больше, не надо, — испугалась вдова.

— Наливай!

Назипа взяла стакан Тураша.

— И себе тоже.

— Ой, мне больше нельзя…

Тураш взял в руки грубоватую ладонь женщины.

— Ну, давай, чего ты…

Та исподлобья глянула на него.

— Ну, если только чуть-чуть, ладно?

— Ладно.

Звякнули стаканы. Тураш снова закурил, а Навипа вышла подогреть чайник.

Тураш сидел все в той же неудобной позе, привалившись к стене. Глаза его были закрыты, лицо побледнело, стало совсем бескровным. Он съежился, сник, при электрическом свете ослепительно сияла его лысина.

"Не любят, говорит, плешивых. Ну-ну! Так что же — взять веревку да пойти повеситься? На кой мне такая жизнь, если шапку с головы снять не могу? Вся жизнь, считай, в насмешках да подковырках прошла…

"Жанна… Жа-а-ан-на… — чуть не простонал он. — Жанна, зачем ты так нехорошо сделала? Даже не поговорила напоследок. Глядишь, поговорили бы, может, обернулось и по-иному… Ты ведь у меня умница… Я бы что-нибудь придумал, мы бы вместе обязательно что-нибудь придумали. А теперь — тошно, и перед людьми стыдно… Стыдно?.. А плевать мне на стыд! Лишь бы ты вернулась, лишь бы вернулась! А больше мне ничего не надо. Ничего, понимаешь, Жанночка, ниче-го! Милая! А ведь вместо мы что-нибудь обязательно бы придумали, обязательно… Погоди, — я ведь вроде и сам знаю, что сделать! Точно… точно, я точно теперь знаю, что надо всего-то!.."

Он рванулся к двери.

— И как мне это раньше в голову не пришло? — губы у Тураша разошлись в улыбке. Назипа изумленно глянула из кухни…

— Ты что, Тураш?

— Я придумал, я придумал, Назипа! Ха-ха-ха!.. Я теперь знаю, что делать.

— Да что ты знаешь, глупенький? Ты это брось! — она вдруг порывисто обняла его. — Брось ты, наделаешь сейчас делов. Лучше переночуй у меня, утро вечера мудренее.

— Ты что, Назипа? Я — сейчас. Я теперь знаю, что сделать.

Женщина прижалась к Турашу, уронила голову на грудь. Хмельно стала целовать ему сквозь рубаху грудь, плечи. Целовала с исступленным чувством, "проснувшимся вдруг.

— Тураш, останься, — бормотала она.

— Нет, Назипа. Ты что, Назипа? Я пойду, Назипа…

Он осторожно разнял руки, так жарко обнимавшие его. И Назипа, обессилевшая, обмякшая, едва не упала, — он вовремя придержал ее.

— Ты не сердись, Назипа, — виновато сказал он. Шагнул в комнату, поднял фуражку и, круто развернувшись, ушел.

Когда Тураш окончательно скрылся в ночной темноте.

Назипа устало присела на ступепьку. Рыдания душили ее, и она с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься. Руки Назипы, все. еще как будто ощущали сильное мужское тело, и не находили себе места. Наконец она успокоила их на своих собственных плечах, узких и жестких, как у подростка.

А Тураш в это время уже стучал в окно фельдшерского дома на окраине аула.

— Кто там? — услышал он сонный голос жены фельдшера.

— Ванда, это я, Тураш.

— Что случилось?

— Разбуди, пожалуйста, Иоганна, дело есть.

— Его дома нету, Тураш.

— Что?

— Нету говорю, нету.

— А почему?

— Его на ферму срочно вызвали, к утру только будет.

Тураш засомневался.

— Ванда, а может, он все-таки дома? Он мне позарез нужен. Понимаешь? Ты меня слышишь?

— Слышать-то слышу, — сердито ответила Ванда. — Но я же тебе говорю — нету его. Езжай за ним на ферму, если позарез…

— Понял. Ты меня прости, — промямлил Тураш.

Ванда что-то буркнула в ответ, но Тураш уже не Слушал. Выйдя за калитку, он уселся на поленницу.

— Тураш упрямый, Тураш дождется, — сказал он.

Закурил было, но почувствовал горечь во рту, смял сигарету и, завернувшись с головой в телогрейку, прикорнул тут же, на поленьях.

Проснулся от рева мотоцикла. Светало, звезды бледнели и растворялись в небе, горланили петухи.

Заглушив мотор, фельдшер Иоганн изумленно уставился на Тураша, ибо тот выглядел не блестяще: одежда мятая, лицо опухло, глаза красные.

— Да ты ли это, Тураш? — спросил фельдшер по-казахски, с едва заметным акцентом.

— Здравствуй, Иованн!

— Ты что здесь делаешь?

— Тебя жду.

— А что случилось?

Видно было, что Иоганн зверски устал. Куртка в пыли, подбородок зарос щетиной.

— Потолковать мне о тобой надо…

— И, для этого ночь здесь торчал? Идем в дом, кисленького молодка выпьем.

— Не, если можно, здесь поговорим, у меня дело серьезное.

— Ну, давай тогда закурить;

— Держи, а я пока воды напьюсь. — С этими словами Тураш принялся ожесточенно за ржавый, насос. Набрав полведра, жадно, долго пил. Иоганн потянул его за рукав.

— Лопнешь.

— Умираю от жажды, — отдувался Тураш.

— Пил вчера, что ли?

— Было дело.

— Ты ж вроде непьющий.

— Худо мне, Иоганн. Жена ушла.

— Жена? Твоя?

— А чья же? Жанна ушла.

— A-а, Жанна…

Они присели на поленницу.

— А что сказала, Тураш? — Иоганн выпустил плотное кольцо дыма.

— Что сказала? Ничего не сказала, ушла, записку оставила, ты, пишет, добрый. А я знаю: все из-за того, что плешивый я. Плешивый! Стыдно ей! — Тураш снял картуз. — Видишь, какой я плешивый?

— Ну и что?

— Как что? Тебе, Иоганн, "ну и что", а мне волосы нужны, волосы, понимаешь? — Тураш стал лупить себя кулаком по голове. Иоганн удержал его руку.

— Ты помоги мне, Иоганн, помоги. Ты ведь хороший человек. Только ты мне можешь помочь.

— Чудак, как же я тебе помогу?

— А ты меня полечи, вот у меня волосы, и вырастут.

Иоганн, не выдержав, расхохотался. Был он сух, тщедушен и рядом с трактористом выглядел настоящим мальчишкой. Странная просьба Тураша так его развеселила, что он никак не мог остановиться: хохотал и утирал от смеху глаза. Тураш рассвирепел.

— Зачем смеешься? Ты врач, ты и лечи. Давай мне волосы!

Иоганн посерьезнел.

— Тураш, да ты что городишь такое? — попытался урезонить он. — Ты на себя погляди. Вон ведь какой богатырь. Мускулы — во-о! — он пощупал бицепсы Тураша. — Зверь, ей-богу! Тебе стоит слово сказать — все девчонки твоими будут.

Тураш глядел на него умоляюще.

— Иоганн, прошу тебя, придумай что-нибудь, видишь, какая у меня история.

— Тьфу ты, черт упрямый! Да если бы я умел растить волосы, разве себе не отрастил бы, а то вон гляди — тоже половины шевелюры нету, — сказал фельдшер, снимая соломенную шляпу.

Тураш не без удивления уставился