Там было тихо, как и в прошлый раз. Потрескивало пламя в камине, блестели отполированные столешницы – все, кроме одной, прикрытой скатертью. Там стояла бутылка вина, еще запечатанная сургучом, хрустальный бокал.

Слышался запах запекаемого в травах мяса. Кестель вошел, слыша только свою поступь. Напряжение последних дней сменилось усталостью. Он уселся за пустой стол, опер голову на руки, спрятал лицо в ладонях.

Шло время. Он сидел неподвижно. Отдыхал.

Приподнял голову он, лишь когда услышал стук глиняного кувшина о стол. Рядом стоял корчмарь. Он поставил на стол еще и кружку. Кестель ощутил запах пива.

– Похоже, ты не очень удивлен, – заметил Кестель.

– Отсюда выходят немногие, – сказал невольник рун. – И все возвращаются.

Он повернулся, чтобы уйти на кухню.

– Посидишь рядом со мной? – спросил Кестель.

– Зачем?

– Сегодня я не хочу пить в одиночестве.

– Хочешь моего общества?

Кестель вспомнил червей, ползающих по лицу корчмаря, мясницкий нож, два мешка, висящие на руке отупелой от колдовства женщины. Затем в памяти всплыло лицо Алии, когда Кестеля держали Шероны, а в ее руках был меч, а еще лебедицы, такие красивые над поверхностью воды и такие жуткие под ней. Всплыли в памяти бородатые горцы гхнор, осклизлые тела личинок в Долине червей, ошалевшие куклы. Каждая кукла хотела, чтобы Кестель без конца играл именно с ней. Он вспомнил паяца, Зал Оран, Виану ДаХан, пожелавшую, чтобы Кестель умер на ее глазах.

– Ты думаешь, у меня обычно лучшие собутыльники?

Полопавшиеся губы невольника растянулись в подобие улыбки. Он уселся на край лавки с другой стороны стола.

– Отчего же люди возвращаются? Это заклятие? – спросил Кестель.

– Нет. Они просто возвращаются, – иногда через много лет. Иные проживают целую жизнь, чтобы понять, чего хотят на самом деле, – и возвращаются: усталые, разочарованные, смирившиеся с уготованным судьбой. Они садятся за стол, как и ты. Иногда тоже хотят поговорить со мной.

– И умирают?

– Умирают во сне, – подтвердил невольник.

– Ты убиваешь их.

Лицо невольника дрогнула, он отвернулся, будто Кестель сказал неприличное. Может, и сказал. Есть вещи, о которых не пристало напоминать, пусть они очевидны, как восход и закат солнца, или волны, ударяющие о скалистые берега, или то, что в Багровой корчме нужно платить, а на дворе колодец, который никто и не пытается спрятать.

– Ты прав, – тихо ответил корчмарь и покачал головой. – Но у нас не самое плохое место. Люди возвращаются, потому что тут чисто, хорошая еда, в камине горит огонь, а напитки исполняют мечты.

– Глупости ты говоришь.

– Может, да – а может, и нет. Ты не представляешь, насколько люди ценят, пусть и единственную, ночь, когда исполняются желания. А может, у тебя просто нет достаточно красивой мечты.

Кестель долго всматривался в покрытое рунами лицо, затем сказал:

– Но я же вернулся.

– Да, вернулся.

Кестель поднес кружку к губам. Пиво было холодным, ароматным. В камине потрескивал огонь. И правда, здесь было чисто, спокойно. А смерть приходила во сне, – в самом красивом сне, который мог увидеть человек.

Тот человек, который сумел заснуть.

– Ты оставил их в прошлый раз, – сказал невольник и положил на стол две серебряные монеты.

Кестель помнил, что оставлял их грязными и потускнелыми. Теперь они сверкали.

– Ты вычистил их? – с удивлением спросил Кестель.

Корчмарь с сожалением посмотрел на монеты. Наверное, он посвятил много времени и усилий тому, чтобы высвободить скрытое в них.

– Но зачем?

– Они красивые, – ответил невольник.

– Так забирай, если нравятся.

– Не могу, – сказал он и подвинул монеты к Кестелю.

Тот поддался искушению: взял, посмотрел вблизи. Да, невольник постарался на славу.

– Потом заберешь их, – крутя монеты в пальцах, пообещал Кестель.

– Колодец – он жадный.

С тех пор как Парс сказал про Багровую корчму, Кестель мимо воли снова и снова вспоминал про колодец. И теперь Кестель машинально тряхнул головой, будто пытался вытряхнуть из головы воспоминание.

– Но ты можешь кое-что купить у меня за них, – предложил невольник.

– Что же?

– Мучение. Ты можешь умереть не слишком быстро.

– Да к дьяволу тебя, – вздрогнув, буркнул Кестель и спрятал монеты в карман.

Да уж, лучше пить в одиночестве.

Со стороны прохода в гостиные комнаты донесся звук шагов. Оба собеседника глянули туда. По лестнице медленно сходила молодая женщина. Волосы мокрые, словно только что из ванной, опухшие глаза. Она глянула на Кестеля, уселась за застланный скатертью стол.

Невольник открыл бутылку и налил девушке вина.

Корчмарь давно ушел, а Кестель все смотрел на то, как девушка сидит, словно окаменев, бессмысленно уставившись на бокал. Багряное вино, хрусталь… красиво. А девушка выглядела все так же невзрачно: прежнее серое платье и серые же сапоги из крашеной кожи. Влажные густые волосы спадали на плечи, заслоняли шрам.

А он вообще есть, этот шрам?

Кестель взял свой кувшин и кружку, пересел за стол девушки. Та посмотрела на Кестеля без особого удивления. Она выглядела в точности такой, какой он помнил ее: некрасивая, невысокая, без украшений, которые обычно так любят женщины. Хотя, наверное, раньше она любила украшения.

– Это не самое лучшее место для того, чтобы заводить знакомства, – тихо сказала она.

Он кивнул, налил пива в бокал и выпил. Девушка глядела, будто загипнотизированная, на то, как Кестель пьет.

– Мне кажется, это замечательное вино, – указав на свой бокал, заметила она. – Но когда я хочу взять бокал, не слушается рука.

– Но вы же сюда пришли. Ноги послушались вас.

Она криво улыбнулась, и это была самая безрадостная из виденных Кестелем улыбок.

– Вы можете сидеть тут сколько захотите, если, конечно, не будете донимать разговорами и если вы

не из ОвнТховн. Я ненавижу ОвнТховн. Я никогда не была там, но ненавижу этот город.

– А вы меня не узнали?

Она сделала вид, что присмотрелась.

– Нет.

– Это странно.

– Мы уже встречались?

– Боюсь, что да, – заметил Кестель.

– Что-то не припомню.

– Может, оно и к лучшему.

– А вы не скажете, откуда я вас могу знать? – спросила девушка.