– Допустим, она отдала приказ перед тем, как отдать власть, – заключил генерал.

Воннд хотел что-то сказать, но глянул на генерала и передумал, лишь несколько раз кивнул. Хунг ждали.

– Танцовщицы Басис должны помогать Виане отыскать шестую часть в Лабиринтах, хотя шестой части там нет, – заметил генерал. – Допустим, это никакие не танцовщицы, а орденские слуги. Виана попала в лапы Ордена.

Хунг склонились над столом. Подошли карлики, и хунг расступились, освобождая место для них.

– Виана приказала вам уходить. Вас там было трое хунг, Амфилибиаст, который не уступит вам в бою, а для Вианы и богам перережет глотки. С вами был Кестель, победивший смерть, вы находились на территории Театра, под охраной магов Арголана… хотя, как видно сейчас, из них скверные маги. Все при оружии, но Виана приказала вам не сражаться, а вернуться домой. Но те убогие хибары, где мы сейчас обитаем, она никогда не называла «домом». Виана признала свое поражение.

Генерал умолк.

Воннд почтительно выждал минуту, затем сказал:

– После амнистии генерал Виана следовала политике мира.

– Говоря о поражении, она имела в виду бой с Алией, – указал Парс.

– Ты ничего не понял, – покачав головой, заметил Воннд.

– Господа, – сказал генерал, обвел всех взглядом и, задержав его на девушке, добавил: – И ты, Конте. Виана бросила маску. Мы все знаем, что это значит. И она знала, что произойдет, если она это сделает. Но она сделала. Она приказала нам уйти и позаботиться о себе, а ее последним посланием для нас оказался меч. Раз она отдала власть, мы бы все равно поступили, как уже давно хотим. Но теперь, похоже, у нас ее благословение.

– Война, – сдавленно выговорил Воннд.

– Война, – подтвердил генерал. – Виана заберет ведьм в Лабиринты. Она считает, что нам грозит опасность, и хочет выиграть для нас время. Другого объяснения я не вижу. Мы выходим сегодня же вечером. Все наши поселения нужно эвакуировать. Через три дня все хунг – и Переписанные, и Неписаные – должны скрыться в лесах.

– А наша госпожа? Мы не можем оставить ее, – сказал Парс.

Хунг и карлики посмотрели на Третьего генерала. Во взгляде Амфилибиаста светилась отчаянная надежда.

– Если я не ошибаюсь, она пожертвовала собой ради нас, и мы должны принять ее жертву, – печально произнес генерал. – Виана исправляет свои ошибки, ибо ошибками было настаивать на переписи и верить в мир. Она может и выжить. Если и есть место, где она может вырваться из лап Ордена и выжить, так это Живые лабиринты. Они благоволят к ней. Они всегда благоволили к нам.

Он ударил кулаком в стол.

– Но я не стану обнадеживать вас. Да, она может выжить – но я не верю в это. Я люблю ее так же, как вы, а может и больше. Нам уже не спасти Виану ДаХан… Амфилибиаст, мы можем лишь отомстить за нее.

Когда ночью Кестель постучал в двери апартаментов Дунтеля, никто не открыл. Назавтра поутру там оказалась молодая карлица, убиравшая и готовившая апартаменты для нового гостя. Она мурлыкала под нос старую кохеаньскую балладу о любви. Кестель задержался, чтобы послушать, и задумчиво наблюдал служанку сквозь приоткрытые двери.

Да, Дунтель тогда и в самом деле прощался.

Кестель сошел вниз, в ресторан, выпил кофе и добавил полстакана водки. На этот раз алкоголь немного разогрел тело, и Кестель почти почувствовал себя нормально.

Еще до полудня он навестил Туута, обитавшего в комнате подле Арены. Тот сидел, развалившись за столом, мельком просматривал и складывал в сундук пергаменты с разномастными цветными печатями.

– Девица уже на свободе, – сообщил Туут. – В Арголане все прошло гладко. Я послал Круга в ОвнТховн, чтобы похлопотать об отмене ордера. Там дело пошло медленней, но Круг справится. Он обещал, и не бросает слов на ветер. Я попросил девушку спрятаться до тех пор, пока не отменят ордер с ОвнТховн и весть о том не разойдется по ловчим. Но не знаю, послушает ли она. Наверно, вряд ли. Дикарка.

– Ну да, она же из Гхнор, – сказал Кестель.

Он стал у стены, у поблекшего гобелена, изображающего бой рыцаря с драконом. Тот на картине был ненамного крупнее коня, а крылья художник явно срисовал с обычной курицы. Дракон вежливо подставлял шею, чтобы рыцарю было удобнее отрубить зубастую голову размером с пёсью, что рыцарь, похоже, и собирался сделать, но, как и дракон, застыл, явно в попытке драматически позировать.

– Господин Туут, спасибо, – сказал Кестель.

– Знаешь, а она особо не обрадовалась. Я не того ожидал от человека, снятого с крюка, а в особенности с двух сразу… Знаешь, что она у меня спросила? Куда ей теперь идти и что делать… Может, она и вправду растерялась. А мне очень интересно, что и кто она для тебя?

Кестель молча посмотрел на Туута. Тот махнул рукой: мол, неважно, это я так.

– Ладно, я же помню, что ты не хотел говорить об этом. Поговорим о другом. Я видел, как дралась Алия. Оно впечатляет.

– Меня тоже, – безразлично ответил Кестель.

Он думал теперь не об Алие, а о горянке. Ведь он ее выкупил. Она того и хотела от него. Наверное, Дунтель был прав. Это еще не конец.

– Ну и хорошо, что так быстро все закончилось, – заметил Туут. – …А та женщина-хунг… ведь Алия очень ей навредила – но подарила жизнь.

Кестель кивнул. Слова Туута напомнили об очень важном. Ведь Алия недавно сказала: нужно иметь очень хороший повод для того, чтобы отказаться от жестокости.

Людям кажется, что пощада – непременно милосердие. Кестель и сам попал в эту же ловушку. А ведь и милосердие бывает жестокостью. И преступлением. Конечно, хотелось бы верить в то, что в Алие вдруг шевельнулась совесть. Но очень уж это милосердие походило на презрение.

– Оставила в живых, – повторил Туут.

– А та девушка с гор… где она?

– Я не видел ее с тех пор, как освободил. Она не сказала, куда собирается.

Кестель вздохнул. Танцовщицы Басис забрали Виану в Круг, чтобы вылечить. Та попросила подождать и обещала, что лечение долго не продлится. Так что не было времени, а главное, никакого желания гоняться за горянкой.

Однако вскоре придется снова идти в Живые лабиринты. Уж лучше, чтобы Лабиринты знали: Кестель Нетса выполнил свое обещание, как сумел, и очень притом старался.

– Господин Туут, и что теперь? – усаживаясь за стол, спросил Кестель. – Что ты собираешься делать?

Туут с нарочитой небрежностью швырнул в сундук последний пергамент, крышка захлопнулась, глухо стукнув. На лице Туута нарисовалось выражение совершенного довольства миром и всем вокруг.

– Все обычное. Я уже распродал почти весь улов и сваливаю отсюда в более приятные места. Буду пить, напропалую менять девок, а той моей фаворитки, чей фургон я отдал Алие, с меня уже хватило. Она стала несносной и не хочет… ничего не хочет. Вообще. Прямо как ты. Оскорбилась. И зачем мне такая фаворитка?