Шрифт:
Закладка:
Я поднял брови и молчал. Мой приятель продолжил:
– Так что, если ты немного подвинешься и уступишь мне местечко… может, я наконец-то смогу разныться как следует, от души. М-м? – Он опрокинул в себя половину кружки и вытер губы рукавом. – Как думаешь, могу я себе такое позволить? Хотя бы на пару деньков, а? Я так устал. Позволишь, дружище?
Рут не улыбался.
«Внешность обманчива», – сказал он как-то в забегаловке Крига. Я вечно подозревал его во всех грехах. Но никогда не хотел до конца верить в его притворство. Хотя чему уж тут верить?
Ведь это так просто – изображать то, чего вовсе не чувствуешь. Молчать, когда хочется говорить. В конце концов, я проделывал это сотни раз на острове. Перед консулами, перед своей семьей.
С чего я взял, что за морем хоть что-то будет иначе? Я усмехнулся:
– Я-то подвинусь. Но больше не вздумай мне лгать, Рут.
Приятель закинул руку за спинку стула.
– Разве же это ложь? Так, мелочовка. Легкая приправа к правде.
Мы помолчали.
– Сегодня я убил мальчишку.
– Я видел, – приятель кивнул, будто речь шла о пустячке, – бывает. Ведь он прикончил твоего коня. А затем пытался нас всех еще и обокрасть. – Рут замолчал, когда я покачал головой:
– Он солгал мне дважды. И я не смог остановиться. – Я потер рукав. Там все еще осталась кровь Карего. – Пойми, я бы не хотел, чтобы…
Рут снова улыбнулся и ткнул в мою сторону указательным пальцем:
– Эй-эй! Обижаешь. Меня не так-то просто убить, знаешь ли.
Солнце нависло над холмами, а его лучи согревали стол. Я подставил ладонь. Тень от оконной рамы легла посередине, будто рукоять меча. Разделила большой палец с остальными.
Один в чужой стране.
Восния не щадила своих детей. Родных, вскормленных на ее землях. На что надеялся я, пасынок? Чужак без надела и звания. Наивный дурак. Я ухаживал за ней и ждал взаимности, нежной заботы, благосклонности. Ждал от суки, которая никогда не знала ничего, кроме войны.
Я поднялся со стула и скинул монету на стол, чтобы сравнять счет.
– Больше никакого нытья, – заверил я приятеля.
Рут залпом прикончил кружку.
– Раз в сезон можно, так уж и быть, – дал он мне поблажку. И тепло похлопал по плечу.
– Не потребуется. – Я посмотрел на холмы на севере. – По крайней мере, уж точно не мне. Плакать будет Восния.
Мой друг замер на один миг, почесал затылок и подошел к выходу. Толкнул дверь ногой и придержал ее, пропуская меня вперед. Я улыбнулся куда искреннее, чем получалось перед консулами. И добавил:
– Я умою ее кровью.
XIV. Лучшие собеседники – это мертвецы
Через год. Острог «Святы земли», на востоке от гиблого всхолмья
Мое имя – Сэир Данган. Да, да, знаю. Очень смешно. «Человек» по-эритански. Матушка, должно быть, надорвала живот, когда это имечко сочиняла.
Могло ли из такого имени выйти что-нибудь хорошее? Нет, право слово, какая грубая шутка:
– Смотрите, из ее утробы вылез человек!
Будто бы могло оттуда на свет появиться нечто другое. Возможно, я очень плохо знал свою матушку.
Такие мысли, конечно, не должны лезть в голову. В конце концов, в жизни есть множество занятных дел. Беда в том, что жить-то мне осталось вовсе недолго. И вроде как думать лучше о вещах полезных, осмысленных. Вроде того, как бы я хотел прожить эту жизнь и где свернул не туда. Или, может, как всю эту заварушку теперь исправить…
Но нас брали штурмом, и я бы все равно не придумал, что тут можно изменить.
– Они на стене! – крикнул Роб и попрыгал на месте, гремя кольчугой. С минуту назад гарнизон крепко спал. Робу помогал Стэн и плелся следом, пытаясь в полутьме затянуть ремень.
– Погодите, погодите немного, – бормотал пухлый Стэн, будто это все имело хоть какое-то значение.
Они и не заметили, как я прошмыгнул за ящики, схватил провощенную тряпку для навеса и скрылся под ней.
«Носи это имя с гордостью», – прошептала матушка, когда я спросил, отчего меня так прозвали. Данган. Подумать только!
«Да чего вообще гордого есть в человеке? – Я махнул рукой на сестрицу. – Она человек, я человек. Ничего особенного!»
Мама на меня так посмотрела, будто я должен разбиться в лепешку, но непременно придумать, чего бы такого найти в обычных людях. Нет, что ни говори, а женщин я совершенно не понимал.
Бух! Кажется, упали ворота. И зачем этот ублюдок – Крыса! – через стены лез, если ворота все равно уронили? Проклятье.
До чего же гордым я себя ощущаю, сидя среди ящиков, обняв трясущиеся колени!
Звенела сталь, железо, чавкала земля, трещали доски. Точно такой же шум стоял здесь, когда мы ставили последний сруб. Только криков не было.
– А-а-а! – вскрикнул Роб, а потом булькнул, словно ушел под воду.
Одними губами я зашептал:
– Вечно милосердная Мать, двойное солнце и все мученики. – Я молился, когда возводили конюшню по моим замерам. Молился и сейчас, ибо больше ничего и не умел. – Боги за морем, их святыни…
Звон цепей, хруст, чей-то смех. Хрип и гортанные звуки.
– …упасите нас от грядущего, – я сглотнул, – не от всего разом то есть, а от плохого грядущего…
Топот вражеских сапог, топот сапог гарнизона – не разберешь. Только крики мне о чем-то да говорили.
«Ау-у-у!» – завопил Джейс. Парень просто начищал оружие. Какая нелепая смерть!
И с юга, и с востока доносились крики. Я радовался, как дитя, когда не узнавал голос. Хоть умом и понимал, что наших остается все меньше и меньше.
Нет, черт дери, неужели именно об этом думается перед смертью? Я старался жить порядочно. Держал слово, как мог. И вот оно чем кончилось.
Бато. Великий и добрый, умнейший старик Бато с гиблого всхолмья. Наш защитник и спаситель. И где же он теперь? Жив ли?
«Я найду местечко, где станет совсем хорошо! Никаких подлецов из династии. Ни одного серого флага: Долы, Восходы… Пусть эти сволочи захлебнутся своей желчью!» – громко заявил я, собрав пожитки в узелок. Матушка еще посмотрела на меня, как на идиота.
И ведь поначалу все шло неплохо. Бато даже говорил со мной, когда я прислуживал там, в замке. Говорил, мол, лучше много честной работы
