Улицы Волока

В городе всегда теплее, чем в забытой глуши. А может, это я так согрелся и двойной шерстяной подклад делал свое дело. Хорошая вещь – новая одежда по погоде!

Редкие факелы красили ночь. Словно маяки для заблудших кораблей, они мерцали на углах, подводили оранжевым ставни и навесы. Вели к лучшим частям Волока – туда, где не стихали песни, стоны блаженства, скрипы кроватей…

Как же я скучал по гостеприимству и весу монет в кармане! Одно всегда сочеталось с другим. Желудок тянуло от тяжелой пищи, а кожа дышала, очистившись от грязи. Лучше счастья и не придумаешь. Я был чист, обласкан, хорошо одет и снова не так беден.

– Лэ-эйн! – нараспев произнес какой-то солдат из друзей бастарда. Я только сдержанно кивнул – и восниец мигом пристал к кому-то другому.

Я и забыл о том, что случалось там, за стенами: на проселочных дорогах, у переправы, под ветвями дуба, в комнате «Сухопутки»…

Ноги несли меня по чужому городу. Старые шрамы разгладятся, синяки пропадут, чужое хамство забудется, как сходит дорожная грязь после мыльни.

– Свой флаг. Наш флаг. Нашел ли?

Я прищурился, уставившись в темноту. На улице шатались люди – наши, с Восходов. Пьяные, развеселые. Шумели. Не слышали того же, что слышал я. Или делали вид, что не слышали.

– Твой ли? Твой? – шелестела тьма между домами. – Дом, где флаг?

Я застыл. Мимо меня прошел крупный восниец, кто-то из ребят Митыги. Пихнул плечом:

– С дороги, щ-щенок!

В ином случае я бы ответил, огрызнулся, ввязался в драку. Но я смотрел в черноту между покосившимся домом и закрытой курильней. И не мог сделать ни шагу. Факелы не светили в этой стороне, у поворота. А я все равно ее видел.

Старое бледное лицо без глаз. Старуха в черном балахоне. Она преследовала меня даже здесь, в неделях пути от Крига.

– Нет, – шепнул я. – Нет-нет…

Так не бывает. Не должно быть.

Я помнил, как вышел на улицу трезвым. Три раза я ущипнул себя у запястья левой. Тщетно. Старуха не исчезала: зависла над землей, чернее ночи, и улыбалась. Я стиснул зубы и как следует ударил себя по лицу со всей силы, от души.

– А-ау, – промычал я и потер щеку рукой. Получилось даже слишком.

– Скоро, скорее. – Из тьмы показалась ладонь. А вернее, белые кости. Фаланги. Если что и могло держать их там вместе, то только непроглядная тьма, первобытный мрак. – Спеши!

На улице все стихло. Я не знал, как долго мы стояли вот так, друг напротив друга, и сделал ли я шаг навстречу. Люди пропали, будто растворились, рухнули под землю, не оставив и следа.

В городе стоял запах сырости, горелого тряпья. Скорой неотвратимой беды. Хуже, чем все то, что я повидал до этого. Огни замерли, за ними остановился танец теней. Вся жизнь утекала из города. Дерево, которое станет черным. Щепки. Хохот и хруст, колода. Топор мясника разделяет позвонки. Люди, которые скоро станут вещами, брошенными на щебне. Серые, сами как щебень. Под моими ногами.

– Во имя твое, – прошептала старуха и улыбнулась.

Я не помнил, как нашел силы отвернуться. Как побежал. Как и обо что содрал ладони, когда оказался у городских ворот. Солдаты озирались, провожали взглядом, окликали.

– Эй, парень, там че – пожар? – захохотал кто-то мне вслед.

Он-то не видел ничего хуже долбаного пожара.

Постоялый двор у ворот, узкая тропинка между закрытой лавкой и нужником, широкий проход у сторожки, храп гвардейцев, смех куртизанок. Грязь под ногами, подмерзшая воснийская трава, следы от подков. И никакого чертового щебня.

Я отдышался, опершись спиной на стену. Легкие мерзли от осеннего воздуха, сердце колотилось, побитые ребра снова ныли. А значит, я не спал и был все еще жив.

Неплохо для начала.

Обернувшись, я не увидел никакой старухи, костей или черной мглы. Огонь факелов освещал ночь. У питейной матерились солдаты.

– Дьявол, – произнес я тихо-тихо. Возможно, это именно он и был. Может, в Воснии и дьявол – женщина.

Вот тут-то мне и захотелось страшно напиться. Я залез в кошелек на поясе, перебрал монеты, вздохнул. Негусто. Это меня так обчистили или я потерял счет? Скорее второе. Все-таки ласка и хороший ужин у дикарей стоят дороже.

Похоже, мой приятель и капрал куда лучше приспособились к Воснии. Я отправился к конюшне, намереваясь забрать еще пять серебряков. Мой новый дар алтарю пьянства. Никакой экономии у меня не выйдет с такими делами.

У конюшни никого не было.

– Эй, Васко? – я спросил темноту. Может, ублюдок просто решил отлить и вовсе не бросил наши пожитки без присмотра в ночи, в пригороде, где шляется всякий сброд…

Тишина, если не считать хора голосов у забегаловки по ту сторону стены.

– Васко, твою мать!

В конюшне что-то стукнуло и упало на землю. Зазвенели монеты, зачавкала грязь – кто-то побежал к выходу. Кто-то в два раза меньше или легче, чем любой братец с низин. Я ринулся навстречу, вытягивая керчетту на ходу.

Подоспел вовремя – мы столкнулись.

– Ах! – воскликнул мальчишка, поднял руки, и на землю посыпались чьи-то вещи.

Я схватил вора одной левой, вернув керчетту на место. Толкнул паренька в стену. Мы тщательно пригляделись друг к другу в полутьме. Мальчишку я совершенно не узнавал. Я задал самый глупый вопрос, который можно задать незнакомцу в ночи:

– Ты чего здесь забыл, парень?

Мальчишка совсем опешил. Засуетился, попробовал скинуть мою руку, но явно слишком ценил рубаху – я крепко держал его за ворот.

– Не троньте! Это не я! – взвизгнул вор, как поросенок, отлученный от матери.

– Что – не ты? – теперь и я косился на него в удивлении. – Не ты ходишь здесь в темноте, звенишь чужими монетами? Или не ты говоришь со мной?

Парень так удивился, что отвесил челюсть. Я подбил итог:

– Сейчас ты соберешь все, что разбросал, – я бегло осмотрел стойла, пытаясь высмотреть, нет ли у мальчишки приятелей, – и вернешь на место. Слышишь?

Глаза мальчишки распахнулись в таком ужасе, будто я попросил его снять штаны и отгрызть себе ногу.

– Нет, не… это не я! – почти крикнул он.

– Я что, по-твоему, слепой?!

Мальчишка не смотрел мне в глаза. Он резко обернулся в сторону стойла и поджал губы. Его затрясло.

– Вперед. Я не шучу.

Тут-то парень и начал брыкаться, забыв про ценность рубахи. Больно пнул меня в колено, а затем пытался попасть выше, как последний подонок. Я с силой толкнул его в стену:

– Да ты обезумел!