английская колония Гонконг возвращалась Китаю. Истекал девяностодевятилетний срок аренды этой территории британцами. В российском МИДе и аппарате президента перепугались, что возврат Гонконга Китаю может вновь разжечь территориальные претензии китайцев к Москве. На всякий случай решили внимательно следить за китайцами. А Ельцин уговорил китайского лидера Цзян Цзэминя принять в дни церемонии делегацию России с председателем правительства Виктором Черномырдиным, или, как его называли для краткости – ЧВС.

Ельцину это далось нелегко. Китайцы в эти дни не пускали в страну вообще никого, кроме британцев – без них церемония была бы неполной. В Пекине опасались массовых протестов жителей Гонконга, которые теряли не только британское гражданство. Но из каких-то своих соображений пустить Черномырдина согласились. Условие – тот не должен был ехать на церемонию, а лишь посетить соседнюю с Гонконгом территорию – Шэньчжень. Оттуда через Пекин на стройку крупнейшей в мире гидроплотины «Три ущелья» на реке Янцзы, в провинции Хубэй. Последняя остановка в Пекине – и восвояси.

Подготовка визита шла полным ходом не только в Доме правительства. На Лубянке рылись в своих архивах, изучали историю «игры территориями» между Российской империей, позднее СССР – и Китаем. Здесь сплошной темный лес, в котором мин замедленного действия, намного опаснее Гонконга, было «по самое не могу».

Директор ФСБ Сергей Степашин, занимавший по традиции тот же кабинет, что и все его предшественники начиная с Андропова, был полностью посвящен в многолетнюю игру спецслужб СССР и России с Соединенными Штатами. Искренне верил, что мечта Андропова о формировании правящих мировых «элит с человеческим лицом» нашла понимание у руководителей ЦРУ. Результат операции был хорошо известен. За двадцать пять лет у КГБ и ЦРУ получилось переделать только СССР. Соединенные Штаты стояли на очереди вторыми. Сигнала о прекращении операции со стороны американцев пока не поступало.

По сравнению со своими предшественниками российский руководитель Лубянки считался человеком продвинутым. Любил театр, компьютеры, дружил с Аллой Пугачевой. При этом оставался совершенно прагматичным человеком. Понятно – хотел увидеть американскую перестройку, как было написано в «пророчестве Андропова», но в стимулирующие ее начало потусторонние силы не верил. Была лишь одна причина скрывать свой материализм – «голубой конверт» Юрия Владимировича Андропова. Он передавался из рук в руки всем вновь назначенным председателям сначала КГБ СССР, а после развала Союза – председателям ФСБ. В приказном порядке в нем был изложен план действий, разработанный им четверть века назад по модернизации СССР и советскому влиянию на США.

Степашин считал план бредом сумасшедшего. Но все, кто знал о «голубом конверте», считали его «крестом», который обязаны нести все посвященные. Говорили, что Андропов видел будущее. С каждым годом поддерживать эту красивую сказку было труднее, поскольку Россия и США все больше вели себя как враги.

Для поддержания «Плана Андропова» в рабочем состоянии Сергей Вадимович частенько встречался с бывшим председателем КГБ СССР, ныне пенсионером Владимиром Крючковым и совсем «отморозившимся» за последние годы генералом Олегом Калугиным. После горбачевской опалы и обвинений в измене родине ставший президентом Борис Ельцин восстановил его в звании и вернул награды. Зная о настоящей роли Калугина в андроповском плане, Степашин сделал его своим советником. Раз в полгода он назначал жертву для провала среди агентуры СВР в Америке, чтобы своими шифровками Калугин поддерживал реноме старейшего «крота» в высшем руководстве советских и российских спецслужб.

Оба – Крючков и Калугин – начинали работать в органах еще с Андроповым, им и думать, как поддерживать едва теплящуюся жизнь в «Плане Андропова». На этот раз он назначил встречу в ресторане «Савой». Заведение работало без выходных и перерывов, в ста метрах от периметра Лубянки. Договорились на вечер 3 мая.

Еще с 1931 года ресторан «Савой» принадлежал государственному объединению «Отель». Чекисты взяли его под свое крыло вместе с находящейся в этом же здании гостиницей, чтобы контролировать селившихся здесь иностранцев. Традиция сохранилась. Во всяком случае, если руководству «конторы» надо было с кем-то встретиться на стороне без опаски быть подслушанным, всегда выбирали «Савой». Перешел дорогу, и ты на месте. Руководство ресторана знало такую привязанность чекистов к ресторану и старалось оправдать доверие. Референт Степашина заказал банкетный зал «Альпийская роза», в котором можно было уединиться от остальных посетителей.

Сергей Вадимович пешочком и налегке вошел в «Савой» со стороны Рождественки. У входа ждал метрдотель в черном фраке и белой сорочке с бабочкой. Он проводил директора в кабинет. Крючков и Калугин уже были на месте, сидели за столом по разные стороны, напротив друг друга, изучали меню.

– Здравствуйте, товарищи генералы! – приветствовал их Степашин и, не предложив им пожать руки, сел во главе стола, как на совещании.

– Здравия желаем, товарищ директор Федеральной службы безопасности! – неожиданно слаженно, словно курсанты на параде Победы, ответили хранители «пророчества».

– Давайте сразу к делу. Я буду виски, Олег тоже – я его привычки знаю. Вы, Владимир Александрович? – Он вопросительно посмотрел на Крючкова.

– Мне чаю с вишневым вареньем, – ответил Крючков.

– Это на потом, – поправил его Степашин и слегка ударил столовым ножичком по хрустальному фужеру. Тут же появился официант. Черные брюки, темно-красная жилетка на белой рубахе и традиционная бабочка.

– Как зовут? – спросил его Степашин.

– Михаил, – ответил тот.

Калугину голос показался знакомым. Он поднял глаза и узнал в официанте Мишу, повара из советского посольства в Восточном Берлине. Тот ни единым жестом или взглядом не показал, что помнит Калугина.

– Что будем заказывать? – спросил Михаил у Степашина.

– Три виски, без льда. Лучше – сразу бутылку «Макал-лан». Второе – включи телевизор, настрой на трансляцию «Евровидения» по ОРТ. Пока управимся закусками, а там видно будет.

Официант как-то по-военному, коротко и четко, кивнул генералу Степашину. Затем взял с сервировочного столика телевизионный пульт и включил большой черный телевизор Bang&Olufsen, стоявший здесь же, в кабинете у стены на дорогой инкрустированной подставке. Трансляция из ирландского Дублина, с конкурса «Евровидения», уже началась.

– Сейчас разогреемся вискарем и будем болеть за Аллочку, – Степашин сказал это нарочито громко, будто предупреждал возможных «слухачей», что разговор будет «ни о чем».

– Что за Аллочка? – поинтересовался Крючков.

– Отстали вы от жизни, Владимир Александрович! – Степашин укоризненно покачал головой. – Сегодня финал «Евровидения». От нас выступает Алла Пугачева. Мы и собрались-то здесь за нее поболеть.

– Пугачева, говорите? – Калугин с улыбкой посмотрел на Степашина. – Тогда и сирота рядом должен быть. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней!

В кабинет вернулся официант Михаил. На согнутой правой руке с растопыренными пальцами он нес серебряный поднос. На уровне головы торчала бутылка виски и три увесистых стакана с