– Алла Борисовна заняла лишь пятнадцатое место, хотя и голос, и манера исполнения, и музыкальные гармонии ее песни не шли ни в какое сравнение с новой европейской музыкой.

– Олег Данилович, прочтите это, – Степашин протянул Калугину сложенный лист бумаги. – Прочтите и запомните.

Калугин развернул лист. На нем был написан текст донесения агента ЦРУ Осетра руководителю американской разведки Папе.

«Осетр – Отцу. 11–12 января бизнесмен Дональд Трамп был в Москве. Встречался со скульптором Зурабом Церетели, автором гигантских сооружений из металла. Трамп предложил ему сделать монумент Христофора Колумба для установки на реке Гудзон в Нью-Йорке, напротив статуи Свободы. ФСБ осведомлено о встрече. На случай подписания договора между скульптором и Трампом технические специалисты готовят проект покрытия внутренней части монумента пластиковой взрывчаткой толщиной не менее одного дюйма. Пластид будет скрыт металлическим напылением. Осетр».

– Что это? – спросил Калугин, прочитав текст.

– Доказательство вашей озабоченности, – ответил Степашин. – Ляжет в архив ЦРУ. Когда будет надо, ваше донесение используют. Что касается скульптуры Колумба, Зураб Константинович давно занят этим проектом. Хочет установить его где-нибудь в Америке. Пока желающих нет. Трамп вышел на него сам. Так что в ЦРУ если и сочтут вашу шифровку бредом, на заметку все равно возьмут. Текст можете составить сами. Главное, сохранить смысл. А сейчас верните листок.

Он взял лист бумаги с текстом шифровки и постучал ножиком по пустому стакану. Михаил появился немедленно.

– Миша, огоньку не найдется?

– Вам всегда, товарищ генерал!

У хорошего официанта всегда в кармане лежит зажигалка. Была она и у Михаила. Мгновение, и лист бумаги стал комком черного пепла в тарелке с остатками закуски. Степашин разворошил пепел вилкой и смешал с соусом.

– Так оно надежнее. Ну на посошок! Миша, налей генералам вискаря!

Официант взял бутылку и разлил остатки по стаканам. У Калугина оказалось на два пальца от дна больше, чем у Степашина. Так Миша передал привет старому знакомому по Восточному Берлину.

* * *

Поездка в Китай с премьером Черномырдиным началась, как и все официальные визиты, – вне расписания. Нудная проверка документов членов делегации и ожидание в самолете первого лица. Когда ЧВС с женой Валентиной Федоровной наконец погрузились и небольшая группа провожающих помахала ему ручками, самолет вылетел из Москвы. Через девять с половиной часов правительственный Ил-62 приземлился в аэропорту города Шеньчжень. Премьер без промедления отправился вместе с делегацией осматривать новые китайские фабрики по производству печатных плат и пошиву кроссовок «Адидас». Уже на первом объекте Калугина, как и всех, включая ЧВС, заставили надеть белые бахилы и белый халат. Но голову – белый колпак. Только так разрешили приблизиться к «сборочному конвейеру», где сотни китаянок склонились над микроскопами и что-то делали за бесконечно длинными столами. На фабрике кроссовок все повторилось. Везде их сопровождали руководители фабрик и секретари партийных ячеек.

Жара стояла неимоверная. В официальных костюмах народ нещадно потел. Поначалу интерес подогревался тем, что в нескольких десятках километров от зоны Шеньчжень находился тот самый, таинственный Гонконг, из-за которого страсти-мордасти кипели во всем мире. Попасть туда было невозможно. Дороги охранялись китайской армией похлеще знаменитой Берлинской стены. За колючей проволокой и бесконечными шлагбаумами был другой мир. На берег острова Гонконг там выползло гигантское здание в форме морской черепахи, в котором в этот момент подписывали акт о возвращении Гонконга Китаю.

Калугин хоть и был членом официальной делегации, но пребывал в полном одиночестве. Похоже, помощники ЧВС уведомили всех, что мужик этот – генерал ФСБ. Держаться от него лучше подальше. Олега это вполне устраивало. Не нужно говорить с незнакомыми людьми, которых он по большей части презирал по причине их тупоумия. Так считали все бывалые, советские. Очарование от Гайдара, Чубайса улетучилось у них давно. А в правительстве и окружении ЧВС остались их двойники. Наглые и циничные. Они не стеснялись говорить гадости про китайцев, особенно партийных работников, будучи уверенными, что те не понимают по-русски. Но Калугин профессиональным взглядом сразу вычислил китайских «слухачей». Они не вступали в разговоры, которые велись только через переводчиков. Но что-то нашептывали на репортерские кассетные магнитофоны. И в открытую фотографировали русских.

Жара усиливалась с каждой минутой. Членам группы ЧВС становилось не до печатных плат и кроссовок. Волновало одно – оказаться быстрее в самолете и улететь на север, в Пекин. Гонконг и его двойник на континенте – город Шеньчжень – перестали казаться экзотикой, поскольку передвигаться по улицам города, расположенного на широте Гаваны, Калькутты или Мекки, особенно сейчас – в душный и влажный сезон дождей – представлялось решительно невозможным.

Облегчение наступило, когда вернулись в самолет, включились двигатели и заработала система кондиционирования. Правительственный борт подхватил тягач, он двинулся со стоянки и через несколько минут остановился в начале взлетной полосы. Олег смотрел в иллюминатор на бесконечную череду китайских «Боингов» компании China Southern Airlines, стоящих у терминалов. Простая ливрея – разделенный синей лентой светло-серый фюзеляж и огромный красный цветок хлопкового дерева на голубом хвосте. «Слава богу! Хоть самолеты у них пока американские», – подумал Калугин. В памяти всплыли китайские иероглифы, рожденные четверть века назад галлюцинациями от попавшего в кровь яда гадюк. Он помнил, словно это было вчера, – иероглифы сверкали высоко в черном небе над лодкой, управляемой закутанным в плащ паромщиком. Олег и двое детей отбывали из мира живых в царство мертвых. Рожденный сплетенными из умирающих человеческих сущностей, трехголовый змеиный оборотень не понял тогда их смысла: «Желтая река смоет белое и пушистое, черное и красное!» Здесь, в Шеньчжене, замаячил лучик разгадки. Мощная энергетика перла в Китае из каждой щели.

Погрузившись в воспоминания, Олег сидел в кресле самолета. Моторы грелись и ревели все громче, словно падающая с большой высоты вода. Иллюзия оборвалась, когда под полом пассажирского салона Ила раздались удары тяжелого предмета о металл. Никто, кроме Калугина, не обратил на это внимания. Он открыл глаза и осмотрелся по сторонам. Члены группы ЧВС, охранники и журналисты либо спали, либо читали газеты. Алкоголь не пил никто, хотя у всех в сумках лежало «снотворное», так нужное во время длинных перелетов.

– Что за стук? – не выдержал генерал и спросил незнакомого мужчину, сидящего в соседнем кресле.

– Костыль грузят, – ответил тот, не отвлекаясь от газеты.

Калугин не стал уточнять, что за костыль грузят в самолет перед взлетом. Реакция всех, кто находился в самолете, его успокоила. «Костыль – значит костыль. Может, это подарок города Шеньчжень премьер-министру России. Может, он из чистого золота?» Олег Данилович устроился поудобнее и скоро заснул. Редкое качество – мгновенно засыпать – всегда выручало его в