Шрифт:
Закладка:
В Париже он немного сменит метод для продвижения своих взглядов. Он пойдет не в университеты, а постарается попасться на глаза сильным мира сего. В ту эпоху – вполне классический сценарий: некий непризнанный гений, алхимик, астролог, чародей, которого не особо хотели видеть в своих стенах университеты, а церковные власти, хоть католические, хоть протестантские, могли начать задавать вопросы, находит покровителя и живет под его крылом. Да, профессиональные специалисты, имеющие опасную биографию, тоже пользовались этим методом.
Нострадамус открывает Марии Медичи видение короля Генриха IV как ее будущего мужа
1782. Wellcome Collection
Так Екатерина Медичи спасла от проблем астролога и прорицателя Нострадамуса, а вся ее семья пользовалась услугами великого врача Амбруаза Паре, который никогда не был шарлатаном, но был гугенотом, что создавало ему в ту пору известные проблемы, и лишь звание королевского медика спасало его жизнь. А при дворе Елизаветы Великой, королевы Англии, совершенно спокойно жил астролог, оккультист, герметист, но вместе с тем небезынтересный ученый – Джон Ди, который бы без помощи королевы просто не выжил. И таких примеров множество.
Итак, Бруно заинтересовывает своей скандальностью и неординарностью короля Генриха, которому посвящает свой труд по мнемонике. Труд называется «О тенях идей». Королю текст понравился, и Джордано обретает некоторое спокойствие: он наконец-то может выдохнуть. За ним никто не гонится, его никто не преследует, он живет в относительно безопасном городе.
Но это эпоха религиозных войн, совсем недавно случилась ночь святого Варфоломея, католики и гугеноты режут друг друга с великой страстью, так что совсем тихого и безопасного места тогда просто не было. Особенно для человека, который одинаково неприятен и тем и другим.
Париж Парижем, но интересно, что происходит за проливом. Особенно интересно ввиду того, что мир парижской науки не принимает изыскания Бруно. Почему его не принимают Париж, Тулуза, Рим, Женева, мы поговорим отдельно. Это есть в его деле, которое неплохо сохранилось.
В Лондоне он живет у французского посла по фамилии де Кастельно. К послу его направил король, снабдив Бруно необходимыми рекомендательными письмами. И это занятно. Есть в этом какой-то символизм. Этот де Кастельно был очень дальним родственником того, самого первого, инквизитора, убийство которого в Тулузе положило начало крестовым походам.
Резня в канун дня Святого Варфоломея: мужчин, женщин и детей выбрасывают из окон или закалывают мечами и пиками на улицах Парижа в 1572 году
1765. Wellcome Collection
Но уже через пару лет этого посла отзывают, и Бруно, лишившись покровителя, тоже отбывает на континент. Сначала в Париж, где не задерживается – королю было решительно не до него.
Во Франции в тот момент разыгрывался роскошнейший династический кризис. И разыгрывался он на фоне то затухающей, то разгорающейся с новой силой религиозной войны. Королю в такое буйное время герметик и конспиролог, которого можно было терпеть и с удовольствием с ним беседовать в спокойные и мирные дни, был совершенно не нужен. Не только не нужен, но и вреден, так как бил по его репутации.
И Бруно отбывает в Германские земли, где путешествует от университета к университету, много пишет, но мало преподает, издает в Праге сочинения по магии и ищет себе покровителей. Сначала он находит покровителя в виде Юлия, герцога Брауншвейгского, но тот был стар и покровительствовал недолго.
Нового покровителя Бруно на свою голову находит в Венеции. Зовут его Джованни Мочениго, которому книгоиздатели, издававшие труды Бруно, и порекомендовали обратиться к последнему.
Мочениго хотел обучиться у Ноланца искусству запоминания, искусству памяти. Но дело в том, что так в ту пору иносказательно называли не только методы разных мнемотехник, но и магию. Метафора тут такая: Мнемосина – титанида памяти и мать девяти муз – считалась матерью всего, что достойно запоминания, в том числе и сокрытых знаний.
Так что запрос Мочениго Бруно был во многом тонкой игрой слов, когда все всё понимают, но придраться не к чему. Самому Бруно Мочениго был интересен как человек, благодаря которому можно попасть в Падуанский университет, точнее в его библиотеку. Там Бруно еще не был, но очень хотел. Для допуска туда необходимо было стать преподавателем, а для возможности преподавать необходимо было где-то жить и иметь рекомендации от местных авторитетов.
И Бруно приезжает в Венецию. Готовится в университете к экзаменам для занятия должности, учит Мочениго, живет и пишет. Но через год он терпит фиаско по обоим направлениям. Экзамен он проваливает, и место на кафедре отдают другому преподавателю – Галилео Галилею, да-да, тому самому. А Мочениго так и не научился мнемонике. Помните, я говорил, что у Ноланца от рождения была невероятная память? Но он почему-то думал, что это не дар, а способность, которую он сам в себе развил благодаря герметизму и прочим штукам. Именно это он пытался преподавать и об этом так много писал.
Падуанский университет
Неизвестная дата. The New York Public Library Digital Collection
Однако его покровитель полагал, что он платит Бруно за мнемонику, которая «настоящая» мнемоника – с пентаграммами, некромантией, амулетами и тайнами мироздания. И возможно, даже с философским камнем. А чудо все не случалось. Бруно рассказывал ему о Копернике, о книгах герметического корпуса, о досократиках, но ничего более.
И Мочениго разозлился. Он понял, что Бруно не хочет или не может его учить. Получается, что его, богатого и уважаемого аристократа, просто обманули. И здесь связи Джованни, его деньги и родственники сослужили нашему герою плохую службу.
Сначала Мочениго запер Ноланца в доме, требуя от него настоящего обучения. Он все еще полагал, что в его руках маг, а не средневековый журналист. Получив очередной отказ, он и написал на него донос в венецианскую инквизицию.
К слову, в Венеции инквизицией именовался не только церковный трибунал, то есть та самая инквизиция, но и просто суд, который ведал и церковными, и светскими делами. Это была эпоха парада суверенитетов, если можно так выразиться, и Венеция не отставала.
Мочениго написал, что пригласил к себе известного философа для обучения искусству памяти (просто памяти), а тот мало того, что не учил, так еще и говорил всякое плохое про нашу святую веру, про папу, про пророков, про Господа, о чем он, Мочениго, считает своим долгом донести куда следует.
И вот 23 мая 1592 года Бруно арестовывают и начинают допрашивать – Мочениго отомстил. За год, что Джордано находился под следствием в Венеции, его допросили семь раз. И еще многажды – свидетелей. Как тогда и было принято: спокойно, без спешки.
Вообще, рассказав вам о куче процессов, которые пошли не по плану и не по протоколу, мне невероятно приятно наконец-то описывать дело, которое прошло так, как было положено.
На первых двух допросах Джордано рассказывает следователям свою биографию, повествует о жестокости Мочениго в отношении него и говорит, что вообще собирался сейчас съездить во Франкфурт, издать там свою книгу о семи свободных искусствах, положить ее к ногам папы, моля простить его за то, что он оставил орден, и разрешить продолжить служить в духовном сане, но вне ордена.
А на третьем и последующих допросах речь идет уже о его учении, и отвечает он с известной (максимальной для него) осторожностью. На руку ему играет и то, что в руках инквизиции было лишь небольшое количество его работ, которые не позволяли выдвинуть против него слишком серьезные обвинения.
Но против него нашлись свидетели. Не только Мочениго, но и книгоиздатель Джованни – Батиста Чотто, познакомивший Бруно и Мочениго. И не только он, но и сокамерники Бруно в тюрьме, при которых он и не думал молчать. И вот ведь, их показания сходились. И даже потом сходились. Что я имею в виду
