Шрифт:
Закладка:
Но был же еще и тесно связанный с ним герметизм. О нем я расскажу коротко, так как ключевые особенности в обоих направлениях во многом похожи.
Суть все в том же: некий Бог, который есть Ум, в противостоянии хаосу сотворил свое слово – Логос. В Логосе узрел самого себя, красоту, порядок и все прочее. Потом сотворил божество огня, других духов, богов… И все завертелось. Завертелась сложная и неудобоваримая концепция, связанная с вопросами познания, астрономией, астрологией и не только.
Автором этой концепции герметики считали Гермеса Трисмегиста (то есть трижды великого), которого отождествляли с Тотом и Гермесом одновременно. Он учил Асклепия, был современником и собеседником Моисея и вообще успел сделать много удивительного и великого.
От гностицизма герметизм серьезно отличается лишь двумя вещами. Первое: христиане частично правы. Как и гностики. Все частично правы, так как всем (кроме, разумеется, герметиков) Истина открыта с разных сторон. Второе: если понять механику и систему мира, которую дарует своим последователям точнейший в измерениях Тот, то можно не только раздвинуть чуть-чуть Красное море, но и перевернуть Эверест. Герметизм претендует именно на то, что он дает механики мира. Такие чит-коды ко вселенной.
Филиппо
А теперь пора перейти к нашему герою. Итак, Филиппо Бруно. В 1563 году он поступает в неаполитанский доминиканский монастырь Сан-Доменико-Маджоре. О, это дивное место, славное своей историей, традициями, знаниями и школой. И это вовсе не удивительно. Доминиканцы – орден братьев-проповедников. Их задача – нести слово истины по всему миру, а для этого стоит быть весьма и весьма образованным. Доминиканцы занимали кафедру университетской профессуры от Кракова до Альбиона и преследовали ересь от Уппланда до Сицилии. Вспомните тот же флорентийский Сан-Марко – это тоже доминиканцы.
Монастырь Сан-Доменико-Маджоре
Конец XIX века. The J. Paul Getty Museum, Los Angeles, 91.XM.84.33
И в этот чудесный монастырь попадает пятнадцатилетний Бруно. И тут же начинает проявлять себя со всем пылом нерастраченной юности.
Дело началось с того, что он вынес из своей кельи все иконы, оставив только распятие. Мотивировал он это тем, что иконы – это идолопоклонство. Очень яркий и настолько же глупый шаг молодого борца с системой. Глупый не только потому, что на него тут же донесли другие послушники и он имел неприятный разговор с настоятелем, но и потому, что он чего-то там себе надумал и начал творить дела, не ознакомившись с учением Церкви.
А ведь дискуссия по поводу икон в Церкви была. И даже был Вселенский собор, созванный императрицей Ириной в 787 году. И там приняли решение, что икона не есть идол и почитание, оказываемое иконе, точнее тому, кто на ней изображен, есть почитание не образа (то есть не красок и доски), а первообраза.
Но пятнадцатилетний Филиппо или не знал этого, или решил, что он умнее Иоанна Дамаскина. Того самого философа, аскета и гимнографа, который и защитил иконы.
Отец настоятель провел воспитательную беседу, и все до времени затихло, хотя парня на карандаш взяли. Но без особого фанатизма: начудил мальчишка по детской резвости и неуместному рвению глупости, ну да ничего, научим, воспитаем.
И мальчишка с головой окунулся в учебу. Способности ему достались отменные. И что важно, у него оказалась совершенно неординарная память. Ему было достаточно раз прочитать книгу, чтобы потом через пятнадцать лет цитировать ее очень близко к тексту.
Однако читает наш не в меру активный юноша не только то, что можно и нужно, но и все остальное, в том числе и литературу запрещенную, которая в обилии хранилась в доминиканских обителях: надо знать ересь, с которой орден призван бороться, в лицо. Так что образование наш герой собственными усилиями получает хоть и разностороннее, но крайне бессистемное. Системность мышления ему стремились привить учителя, но потом он уходил в библиотеку и находил там много всякого разного. А особо интересные трактаты даже прятал у себя в келье, что потом и обнаружится.
Карта неба
1661. Beschreibung: Scenographia Systematis Copernicani. – Amsterdam: Joannes Janssonius, 1661 / Deutsche Fotothek
А еще он выходил из обители, что, в принципе, не запрещалось, и посещал сосланного из Рима Бернардино Телезио. Это был очень интересный, хотя и достаточно обычный для той эпохи человек. Интеллектуал, который не согласился с Аристотелем, начитался досократиков и начал продвигать идеи, которые даже в Античности считались спорными. Он даже открыл собственную школу – Академию. И главное – именно там Джордано, принявший в семнадцать лет постриг, и познакомился с теорией Коперника, которая тогда не была запрещена. Но и расположением особым не пользовалась.
Дело в том, что теория Коперника не была доработана и гораздо хуже, чем теория Птолемея, позволяла рассчитать движения планет. Коперник считал, что планеты движутся по идеально круглым орбитам, а это не так. И если Земля вращается, а не стоит на месте, значит, в разные времена года мы должны видеть звездное небо по-разному. Расстояния между звездами должны то увеличиваться, то уменьшаться в зависимости от той точки, на которой находится Земля. В астрономии это называется годичным звездным параллаксом. И вот этого параллакса без телескопов видно с Земли не было. То есть теория Коперника в ее изначальном варианте гораздо менее точна, чем теория Птолемея, а видимых доказательств вращения Земли вокруг Солнца нет. Так что гелиоцентризм тогда был смелой, но недоказанной теорией чисто с научной точки зрения. К слову, про шарообразность Земли все давно знали. И благодаря Аристотелю, которого так не любил Телезио, в том числе.
Да, за Телезио потом тоже придут – как раз собратья Джордано по ордену. Дело в том, что он не только писал про науку, но и пробовал критиковать текущий социальный строй и прочее. И не он один.
А меж тем нашего героя, благодаря его талантам, в двадцать четыре года таки рукоположили. Несмотря на то что характер его лишь приближался к нордическому, а беспощадности к врагам папы не наблюдалось от слова совсем.
Почти сразу после рукоположения его жизнь осложнилась. И виной тому абсолютное неумение держать язык за зубами. Дело было так: ему предложили принять участие в диспуте.
Что такое диспут? Приезжает некий маститый философ (в тот раз это был Августино де Монтальчино), высказывает некий спорный вопрос, дает день-другой подумать. Участники диспута высказываются за или против означенного тезиса, на что уходит еще день, а потом мастер оценивает то, что они сказали, и дает свое решение проблемного вопроса.
Если вы открывали «Сумму теологии» Аквината, то видели его преподавательские конспекты именно к таким диспутам. Помните, как там разбит текст? Вопрос, мнения, возражения и, в качестве финальной черты, – мнение самого Аквината.
Вот на этом диспуте, посвященном классическому вопросу о том, единосущен ли Сын Отцу или нет, Бруно и отжег. Дело в том, что этот вопрос разбирался на Первом и Втором Вселенских соборах, где была осуждена ересь Ария, который постулировал, что Иисус не Бог.
Именно эту ересь и кинулся защищать Ноланец. И с таким пылом и страстью, с таким знанием источников, что возникло сразу два вопроса: как такой вот арианин стал священником и откуда он настолько глубоко осведомлен о писаниях Ария?
Провели обыск в его келье и нашли много интересного. Так много, что Джордано засобирался в Рим. Сначала он туда сбежал, чтобы найти управу на косных собратьев, которые не видят ни истины, ни размаха личности ее глашатая, но потом понял, что в Риме его жизнь может осложниться до крайности, и отправился еще дальше – в Женеву. Там он стал кальвинистом, поступил в местный университет и начал поддерживать идеи Коперника как новое слово в науке. В Женеве к Копернику отнеслись настороженно, а уж когда юный перебежчик стал критиковать Аристотеля и ректора университета, то ему опять пришлось собирать чемоданы.
На этот раз его ждал Париж. В католическом Париже эпохи последних Валуа,
