– Я – Сигурд из Альвхейма, – сказал Вик. – Мой отец – Сигмунд, правнук Одина. И я – наследник бессмертных богов Асгарда. Когда-то, раньше, я просил их о помощи… но теперь я сам обращаюсь к тебе, брат моего отца, Гунтер-изгнанник. Я приказываю тебе исчезнуть.

Гройль вытянул шею, а заодно и длинный язык, но и не думал ослаблять свой смертельный захват. Просто посмотрел на Вика и как будто ухмыльнулся:

– Волчонок вырос. Как быстро растут дети! Но что это? Меня посетила одна счастливая идея… подойди-ка поближе, племянничек!

– Не слушай этого гада ползучего, – сказал я. – Меня он вот так же уговаривал, долбаный искуситель. А потом влез мне прямо в мозг. Сволочь.

Но Вик бесстрашно шагнул прямо в туман. Вот странно: черная муть расступилась перед ним. Она как будто боялась к нему прикасаться.

– Я жду, – сказал Вик. – Оставь Германа и уходи.

Черный змей расхохотался. Одним движением размотал свои кольца и ринулся к нему. Выбросил вперед свою острую морду и уже хотел ужалить – как вдруг отлетел назад и со всего размаху стукнулся челюстью о гранитный пол: оказывается, белый медведь наступил ему на хвост.

– Что-о? – завопил Гройль в ярости. – Кто еще там?

И действительно, кто еще там был? А вот кто: ворон Карл спикировал прямиком на змеиную голову и впился когтями в морщинистую шею.

Удар клювом! Еще один!

Глаза змея лопнули, как перезрелые виноградины. Такое я видел только в детском фильме про подростков-волшебников. Его очень любила моя сестричка Вероника.

Ослепленный Гройль – он же Гунтер – взревел так, что плафоны на люстре задрожали и чуть не рассыпались. Его длинное тело изогнулось, как подкова, он взмахнул хвостом и напрочь снес ларек с журналами и напитками – пластиковые бутылки так и покатились по платформе! Лампы под потолком вдруг вспыхнули и загорелись ярче прежнего. Темный туман порвался в клочья и поскорее стек обратно в тоннель, будто его и не было. На гранитном полу корчилась черная змея… нет, не змея, а отвратительный красноглазый червь с раздвоенным языком. Этот червяк сдувался, как проткнутая шина, и уменьшался на глазах. Спустя минуту он скукожился совсем и стал похож на мерзкого полупрозрачного опарыша. Он все еще что-то жужжал, но все тише и тише.

Громадный черный ворон брезгливо прижал его лапой. Проследил внимательно, как тот извивается. Прицелился, раскрыл клюв и…

– Зря ты жрешь всякую гадость, – сказал я Карлу. – Как бы не пронесло потом.

– Nevermind10, – ответствовал ворон.

Белый медведь возвышался над нами, как айсберг. По медвежьему обыкновению, он покачивал башкой из стороны в сторону, как будто говорил: «ну и ну».

Спохватился и превратился обратно в Германа.

Он вытер нос рукавом. Оглядел себя и, вроде бы, остался доволен:

– Вроде все на месте… только ребра болят и живот подвело… знаете, парни, в чем вся подлянка, когда превращаешься в кого-то большого? Жрать дико хочется. Ну, и выпить заодно. Пива у нас, я так понимаю, нет?

Я подобрал с пола банку призрачной «Доброй». С хрустом открыл. Глотнул сам и передал ему.

Потом взглянул на Вика: он стоял, закрыв лицо руками, и смотрел на нас сквозь пальцы, и глаза у него были совершенно сумасшедшие.

– У нас получилось, – сказал он. – Не могу поверить. Я еще никогда так не наглел.

– Вот ты дерзкий пацан, – похвалил я. – Вписался в самый замес… и правда, как бессмертный.

– Ага… если бы этот черт до меня дотянулся, нас было бы на одного меньше.

– Все твоему папе расскажу, – пообещал я. – А дед подтвердит.

Но Герман уже нас не слушал. Он смотрел мимо нас, в темное жерло тоннеля. Только другого. На другой стороне платформы.

В темноте засветился прожектор. И вот, негромко стуча колесами, на станцию прибыл еще один поезд. Тоже старомодный, с рифлеными боками, но совершенно белый. И тоже пустой.

Я не знал, откуда он прибыл. Я мог только догадываться.

Двери разъехались, и на платформу вышли двое. Парень и девушка. Они держались за руки.

Герман сделал шаг навстречу гостям. Но почему-то схватился за сердце, дальше не пошел и опустился на лавку.

Что вам сказать об этом? Конечно, я узнал их. Совсем не помнил, но сразу узнал.

Я стоял и смотрел и не мог сказать ни слова. Это не так-то просто – сказать своим родителям «мама» и «папа», когда не видел их примерно двенадцать лет. И особенно когда они сами по виду не намного старше тебя.

– Привет, – прошептал я.

Призраки стояли совсем рядом. Я и раньше знал, что очень похож на своего отца, Матвея. Теперь я убедился в этом сам. Только глаза были мамины – серые, с длинными темными ресницами. А еще у меня был ее нос, слегка курносый. На старых видео это было не так заметно.

Они были красивые.

Они улыбались мне и еще немножко друг другу.

– Мы ненадолго, – сказал Матвей. – Пап, ты тоже здесь? Здравствуй…

Герман поднял голову. Помахал со своей скамейки лапищей, все равно похожей на медвежью. Я удивился: в глазах у него стояли слезы.

– Какой большой наш Сережик, – сказала девушка Маша, которая была моей мамой. – И какой симпатичный.

– Довольно крепкий, – сказал мой папа, Матвей.

– Ты, наверно, нас и не помнишь? – спросила мама. – В четыре года все потери как-то легче забываются.

– Я помню, – сказал я.

– Вот и не забывай. Когда-нибудь мы встретимся снова, и уже не расстанемся… мы просили об этом, и для нас сделали исключение. Но не спеши, Сергей. Береги себя. Пожалуйста. Нам будет приятнее знать, что ты живой… и счастливый.

– Вот именно, – сказал Матвей. – Да и некуда особо спешить. Если честно, там у нас так себе. Кисло. Даже по лесу не побегаешь, и пища сплошь духовная…

Мама щелкнула его по носу:

– Папа шутит, как всегда. Мы тебя любим. Прости нас… мы сделали для тебя, что могли. Только смогли не так уж много.

Я ничего не отвечал. Я тихо плакал.

Мама подошла ближе и погладила меня по голове (рука у нее была легкая, почти неощутимая). Они оба развернулись и пошли обратно к своему вагону. В дверях обернулись и помахали нам.

Двери закрылись. И поезд уехал.

Я даже не догадался их сфоткать.

Даже обнять их побоялся.

Вик встал рядом. Осторожно положил руку мне на плечо. Так он делал редко. Он был деликатным, мой друг Сигурд