Поезд двигался медленно и тяжело, словно был перегружен, но когда он подъехал ближе, стало ясно, что в нем никого нет – ни в кабине, ни в вагонах. Внутри царил полумрак. Я успел заметить, что схема метро, что висит на стене над сиденьями, не похожа на питерскую. Там была нарисована всего одна линия, в виде черно-белой замкнутой восьмерки, лежащей на боку. Понятия не имею, что бы это могло означать.

Поезд остановился. Двери с шипеньем поползли в стороны.

Герман как бы нехотя шагнул к вагону. Помедлил несколько мгновений – и вошел.

– Дед! Подожди! – крикнул я и бросился за ним. Карл снялся с моего плеча и полетел следом, суматошно хлопая крыльями.

Я нагнал Германа уже внутри и схватил за рукав. Но он даже не оглянулся.

– Пойдем отсюда, пожалуйста, – твердил я совсем по-детски. – На этом поезде нельзя ехать.

Он не слушал. Он даже не смотрел на меня. Он уже собирался плюхнуться на сиденье, но тут и Вик взял его за руку и потянул к выходу.

«Осторожно, двери закрываются», – раздался скрипучий голос из динамиков.

В самую последнюю секунду мы вытащили Германа из вагона. Двери больно заехали нам по плечам и с грохотом захлопнулись. «Пш-ш!» – оттормозился чертов поезд и медленно тронулся.

Он с воем убрался в тоннель, сверкнув на прощание красными фонарями, когда мы усадили моего бедного деда на скамейку у закрытого киоска. Казалось, Герман до сих пор не понимает, где он и что с ним.

И тогда ворон Карл сделал вот что: завис над его головой и изо всех сил клюнул в лоб. А потом жестко приземлился ко мне на плечо («Ох-х», – вторично произнес я).

Охнул и Герман.

– Что происходит? – спросил он. – Серый? Это ты, внучек? Откуда ты взялся?

– Я тоже тут, – подал голос и Вик. – Дядя Герман, очнитесь.

Дед стукнул своей палкой по гранитному полу:

– А ведь и правда, парни. Что-то со мной не так. И голова раскалывается… кто мне скажет, где это мы вообще?

– В метро, – сказал я не очень уверенно. – На «Черной речке».

– Так. Так. Начинаю понимать. Подальше бы вам держаться от этой речки.

– Пр-рочь, – напомнил ворон. И указал клювом в сторону эскалатора.

Языки черного тумана уже лизали края платформы, и все сильнее пахло нефтью. Я видел такое и раньше. Ничем хорошим это не заканчивалось.

– Пойдем отсюда потихоньку, – согласился Герман. – По дороге все расскажете…

Но было поздно.

Люстры под потолком засветились болезненным синим светом, как ультрафиолетовые лампы в больнице. Я смотрел и не верил глазам. Из арки, откуда еще недавно выехал адский поезд, хлынул поток жидкой жирной тьмы, будто там, под землей, прорвало нефтепровод. Черная река заполнила весь тоннель. Он нефтяной вони кружилась голова. Хуже того: я различал в волнах чьи-то черные фигуры – и их становилось все больше. Призраки летели к нам, призраки размахивали мечами и копьями, и мне уже казалось, что это тоже было со мной когда-то давно, а может, с кем-то другим – и еще раньше?

– Бегите, – сказал Герман. – Бегите наверх.

– А ты?

– Говорю, бегите! Я их задержу. Наверху встретимся.

Герман подтолкнул меня к выходу, и Вика тоже, а вот ворон Карл его не послушался: теперь он летал кругами над своим старым другом и не спешил эвакуироваться. Мы добежали до эскалатора и остановились. Обернулись. И очень удивились.

Возможно, я еще не говорил вам, но мой дед, Смотритель Чернолесья, был оборотнем третьего уровня. Он умел превращаться в разных существ по своему желанию, хоть в малых, хоть в больших, нимало не переживая по поводу закона сохранения массы.

Сейчас он был медведем. Только не бурым, а белым, который раза в два тяжелее. Этот белый медведь как будто светился изнутри. На фоне удушливо-черного тумана это выглядело очень красиво. Пугающе красиво.

Но я видел и его соперника.

Это был гигантский призрачный змей, зеленовато-черный и скользкий. На вытянутой морде горели злобные красные глаза. Этот змей то и дело разевал пасть с кривыми ядовитыми зубами, как будто его алый раздвоенный язык никак не мог там уместиться.

– Врешь, не уйдеш-шь, – прошипел змей.

Конечно, я узнал этот голос. Как часто он звучал в моей бедной голове!

Бывший доктор всех наук Флориан Штарк – он же вервольф по кличке Гройль – лишился тела, но его злоба осталась при нем.

– Я и не тороплюсь, – отвечал белый медведь. – Я порву тебе пасть и выверну наизнанку. А потом пойду домой пить пиво.

– Не выйдет. Ты останешься здесь. Я так решил. Следующий поезд – твой.

– Не придет твой поезд, – сказал Герман. – Электричество кончилось.

И тут змей взлетел в воздух, как распрямившаяся пружина. Белый медведь встал на дыбы, но получилось только хуже: змей обвил его кольцами и принялся душить.

Мы смотрели на эту схватку, как зачарованные.

Тяжелый зверь стоял на задних лапах, а поганый черный удав охватил его четырьмя плотными кольцами. Змеиная голова раскачивалась прямо напротив морды медведя, как маятник. Длинный язык трепетал на расстоянии ладони от медвежьего носа.

– Оцени с-силу моих объятий, Герман, – сказал змей, издевательски растягивая слова. – Это последнее, что ты почувствуешь… перед мучительной смертью.

– Да не жмись ты так, – ответил медведь. – Или ты решил измерить мне давление? Спасибо за заботу. Я в порядке.

Стало понятно, что силы противников примерно равны. Кольца еще сжались, но и медведь не спасовал! Он напряг мускулы, и змей едва не лопнул пополам. Зашипел и заплевался кровавой слюной во все стороны.

– Ах, так, – прохрипел он. – Тогда пеняй на себя. Посмотрим, что ты теперь запоешь…

Черный туман забурлил и выплеснулся на платформу. Облепил белую фигуру медведя уродливыми комьями, как будто это был жидкий битум, что используется для ремонта дорог. Он еще и дымился для пущего сходства.

Медведь зашатался. Повалился набок и придавил змея своей тяжеленной тушей. Но и ему самому пришлось несладко. Жидкая тьма не давала ему вырваться. Кажется, он начал задыхаться.

– Здесь – моя территория, – говорил тем временем Гройль. – Пусть Высшие заперли меня здесь, в преисподней, но и ты отсюда никуда не денешься. Асгард далеко. Твои защитники давно про тебя забыли. Тебя никто не услышит. В этот раз тебе никто не поможет.

И тут я услышал уверенный голос прямо у себя под ухом:

– Неправда.

Я удивился: Вик мягко отстранил меня плечом и выступил вперед. В своей поношенной льняной рубашке, с длинными светлыми волосами, он и сам казался светлым, как солнечный луч среди унылой тьмы.