— Там, на Каплюке, — сказал он, — когда-то жили тамплиеры, как и много где на Косе. Ни одна душа не знала, чем они занимались в этих краях.

Пасфёро и Буафёрас начали подъём. При каждом шаге из-под ног у них выскальзывали рыхлые камешки-голыши. Пасфёро восхищался ловкостью капитана, который легко взбирался по самым крутым склонам, слегка переваливаясь. Журналист запыхался и, несмотря на прохладный ветерок, обильно вспотел. На ум ему пришло:

«Какую неестественную жизнь я вёл в Париже — газета, бистро, кинотеатры и театры, куда Жанин заставляла меня водить её почти каждый вечер. Казалось, она всегда стремилась оттянуть тот момент, когда останется со мной наедине. Каждый раз, когда мы ложились в кровать, была минута или две ужасного смущения. Она выключала свет и раздевалась в темноте, но как только тело красавицы и тело чудовища соприкасались, её охватывала страсть. Интересно, выключает ли она свет вместе с Ивом Маренделем?»

Пасфёро сел на валун напротив стены. Он не заметил великолепного вида — скальных уступов цвета охры, сосновых лесов, перемежающихся светлыми просторами камня, и прозрачных зелёных вод Тарна далеко внизу.

Скрипучий голос капитана ворвался в неприятные грёзы, окунув в свет и краски, и его любовь вновь обрела свои смехотворные размеры.

— Давай, журналист, последнее усилие. За этой скалой есть деревня, а над ней — командорство тамплиеров.

Пасфёро продолжал карабкаться, и вскоре среди крапивы, кустов и дрока показались развалины поселения. Некоторые дома, с их кровлями из дикого камня, толстыми, как укрепления, стенами и полукруглыми сводами, уцелели. Командорство тамплиеров возвышалось над деревней, всё, что от него осталось — огромный участок стены, который угрожал рухнуть и похоронить под собой остальные развалины.

— Это прекрасно, — сказал Буафёрас, — эта тишина и уединение, эти руины и эти ущелья, окутанные голубым туманом, как бывает кое-где на севере Китая. Первый раз я нахожу место во Франции, где не чувствую себя чужаком. Что же заставило тамплиеров, странных воинов, владевших большей частью богатств западного мира, укрыться в этой дикой местности?

— Об их истории известно не так много, — сказал ему Пасфёро. — Восток, несомненно, обеспечил тамплиеров определённым числом обрядов, которые они ввели в своё христианство, в том числе церемонии посвящения. Возможно они устроили на Косе эти командорства, чтобы подготовить слияние исламского Востока и христианского Запада, о чём мечтал их великий магистр Симон де Монферра[91], и что стало бы первым шагом на пути к объединению мира. Тамплиеры открыли силу денег в то время, когда деньги презирались, а секта ассасинов в Сирии обучила их силе кинжала, которым владеет фанатик, другими словами, терроризму. Они были готовы к завоеванию мира.

— Предки коммунистов?

— Пожалуй. Но тамплиеры сгорели на кострах Филиппа Красивого точно так же, как коммунисты получили револьверную пулю в затылок от сталинских палачей.

— Я бы предпочел восстановить прямо здесь эту деревню и командорство, — сказал Буафёрас, — привести сюда нескольких людей, которых знаю, и воссоздать новую секту, где могут быть свои ассасины. но прежде всего — миссионеры, которые будут пытаться осуществить слияние не религий Востока и Запада, а марксизма и того, что, за неимением лучшего слова, я могу назвать западничеством.

— Ты это серьёзно?

Буафёрас цинично хмыкнул.

— Конечно нет. Я в руках у своего отца, скоро стану директором страховой компании. Где мне набирать своих адептов? Среди комиссионеров, клерков и машинисток? Нужных людей можно найти только среди молодых офицеров-парашютистов с их чувством братства. Они всё ещё достаточно неиспорчены и бескорыстны, чтобы обходиться без удобств и уюта. Они готовы к любому приключению и способны отдать жизнь за любое благородное дело, при условии, что оно не противоречит определённым предрассудкам, за которые они всё ещё цепляются.

Разве ты не видишь их в этой восстановленной деревне Каплюка, добывающих камни и читающих книги, которые уже больше не могут игнорировать — Карла Маркса, Энгельса, Мао Цзэдуна, Сореля, Прудона?..

— Делай вид, что делаешь, и однажды поверишь, — сказал Паскаль. Делай вид, что ты коммунист, читай их книги — и станешь коммунистом.

— Нет. Все офицеры в моём монастыре уже были бы защищены от коммунизма лагерями Вьетминя.

Буафёрас издал ещё один циничный смешок.

— Но это всего лишь слова, которые теряются в ветрах Лозера, просто мечта, которой никогда не суждено осуществиться и в которой нет смысла, верно, журналист?

— Мне не нравятся мечты такого рода, они заканчиваются фашизмом, коммунизмом, нацизмом и развязывают эпидемии, от которых людям трудно вылечиться. Немцы не излечились от нацизма, как и французы не излечились от Петена и оккупации. Нет ни одной коммунистической страны, которой удалось бы из-бавиться от марксисткой заразы. Не играй подобными идеями, Буафёрас. Оставь спички старикам — они слишком боятся околеть, чтобы не использовать его с бесконечной осторожностью.

— То же самое думает и мой отец. Он хотел бы, чтобы я поскорее состарился и оставил мир в покое.

* * *

Когда они добрались до Парижа, над ним висел густой, пропитанный сажей туман. Было холодно, и город свирепо и радостно грохотал, давя и пожирая людскую массу. Бурлящая толпа поглотила Буафёраса и Пасфёро: первый лелеял свою «большую задумку», другой — свою любовь, этого милого стервятника, который пожирал его печень.

Глава вторая

Прекрасные здания Парижа

— Я, господин капитан, твёрдо верю, и не я один, что в этом корень всех наших бед. Де Голлю следовало прийти к соглашению с Петеном. Деку остался бы в Индокитае, и у нас никогда не было бы этой несчастной войны.

Мужчина элегантно одевался и пах лавандой — седеющие волосы подчёркивали его изысканность, а над галстуком-бабочкой в горошек подрагивал двойной подбородок; петлицу синего костюма украшала лента Ордена Почётного легиона.

«Этот на хорошем счету, — немедленно заключил Филипп Эсклавье. — Не такой человек, чтобы воевать, но у него есть определённые связи с правительством…»

Поезд «Мистраль» мчался через долину Роны, проносясь мимо станций, грохоча на «стрелках».

В Авиньоне была краткая остановка. Филипп встал и выглянул в окно вагона, как будто на платформе мог внезапно появиться его отец, со своими точёными чертами лица, длинными седыми волосами и спокойной уверенностью движений. Он был из числа тех людей, к которым билетёры едва осмеливались приближаться. С другой стороны дядюшка Поль всегда производил впечатление человека, не заплатившего за проезд.

Поезд вырвал Филиппа из воспоминаний. Его попутчик снова заговорил чуть покровительственным и слегка разочарованным тоном, свойственным пятидесятилетним мужчинам, преуспевшим в делах.

— Война в Индокитае, капитан, является результатом ряда непростительных ошибок. Один из моих кузенов во времена Дьен-Бьен-Фу был заместителем