И… Бинго! Эбель потратила час на непонятную ерунду. Хорошо, что следующими в стопке лежали несколько газет 2000-х годов, аккуратно сложенных в картонном конверте. Пожелтевшие, с выцветшей краской, плохим фотошопом и фотками ужасного качества.

— «В Санди стартует новый чемпионат по бейсболу», — прочитала Эбель заголовок одной из газет.

Такое ее мало интересовало, и она сразу отложила газету к томику по геодезии.

— «Город Санди посетит известный госпел-исполнитель[24] Фред Хеммунд».

Эта газета полетела вслед за прошлой.

— «Скура, дышащая огнем, сожгла театр дотла. Есть ли выжившие и когда поймают преступника?» — Эбель вздернула бровь и развернула пожелтевший лист.

Несколько статей о доблестных полицейских, еще несколько о церкви, без помощи которой, конечно же, никто не нашел бы нарушителя, и одна статья от…

— Грегори Барнса, — проглотив ком в горле, прочитала Эбель. — Привет, пап, — зачем-то поздоровалась она.

Внутри все невольно сжалось. Чувство вины вновь проснулось и засело где-то рядом с сердцем, застучавшим от волнения все быстрее.

— Репортер газеты «Санди таймс» Грегори Барнс посетил сгоревший театр, и вот что он смог нам рассказать.

Я возвращался домой, когда увидел вдалеке черный столб дыма. Подумал, что это пожар, и, когда подъехал ближе, понял, что оказался прав. Огонь окутал театр сверху донизу. Он распространялся быстрее, чем люди из соседних домов успевали его тушить. Я бросился им на помощь.

Вместе с бесстрашными мужчинами мы ринулись в горящие двери, чтобы спасти застрявших внутри людей, но балки, падающие с потолка, преградили нам путь. Из театра доносились истошные крики. Раздирающий душу детский плач. Мольбы о помощи. Мы пытались залезть внутрь через окна, но все было тщетно. Пока к театру ехали пожарные с полицией, мы таскали воду в ведрах из стоящих рядом магазинов. Литрами выливали ее на стены, но все было бесполезно. Огонь перебросился на деревья, которые жителям города все же удалось потушить. Мы все молились Богу. Просили его спасти хотя бы детей. И он услышал нас.

Балки, закрывшие вход, превратились в догорающий уголь и медленно рассыпались. Нам удалось сломать их и пробраться внутрь. В холле никого не было — люди были заперты в зале. Мы сломали двери, но было уже поздно. Горький и обжигающий дым стоял неприступной стеной. Внутри лежали сгоревшие трупы людей. Мы кричали и просили отозваться тех, кто все еще был жив, но, так и не услышав ответа, принялись вытаскивать всех подряд.

Мне удалось вытащить двух мальчиков, которых прикрыл своим телом отец. Один из них был в сознании, и нам удалось привести его в чувства. На место прибыла реанимация, но ребенок все-таки скончался от сильных ожогов и отравления угарным газом прямо в машине. Все, что я смог сделать, — это остаться с их матерью, чтобы поддержать ее. Ее звали Дебора Вуд. И она так же, как и отважные мужчины, бросилась в огонь и смогла вытащить из театра двух женщин.

В этом пожаре многие потеряли своих родных, многие погибли, спасая других.

Я был обязан помочь. Ради всех жителей города. Ради тех, кто потерял свою семью. Ради моей жены. И маленькой дочери, которую я должен защищать. Как бы я смотрел им в глаза? Как бы мог называть себя отцом и мужем, если бы бросил людей тогда, когда они нуждались в моей помощи?

Наши доблестные полицейские обязательно найдут преступника, и я, как криминальный журналист, сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь им.

С вами был корреспондент газеты «Санди таймс» Грегори Барнс.

— Так вот откуда тебя знает мисс Вуд, — проведя пальцами по буквам и давясь слезами, сказала Эбель. — Спасибо, пап. Что помог им.

Она отложила газету и достала из конверта сложенное, написанное от руки письмо. Его отец писал Деборе Вуд, приносил соболезнования и предложил помощь в организации похорон. Он оставил ей свой номер телефона и сказал, что будет ждать ее на рождественский ужин.

В следующем письме он говорил, что раз она не смогла прийти на рождественский ужин, то он приглашает ее на день рождения дочери, которой исполнялось два года. И опять предлагал помощь. Просил позвонить или написать в ответ. Он переживал за Дебору и желал ей всего наилучшего.

Эбель порылась в папке и достала маленький полароидный снимок, на котором папа стоял рядом с молодой мисс Вуд. Она держала на руках двухлетнюю Эбель. Все-таки приехала на праздник. Нашла в себе силы продолжить эту жизнь.

— Почему мисс Вуд не сказала мне, что мы виделись раньше? — задумалась Эбель.

Отложив снимок, Эбель взяла в руки две первые газеты. В одной она нашла статью о муже мисс Вуд, который пел в воскресном хоре. А в другой — о ее старшем сыне, который входил в детскую сборную по бейсболу. На фото она стояла вместе с ним, и, хоть в толпе все лица сливались, ее светилось улыбкой ярче других.

Сын держал кубок в руках. И кажется, оба они не могли нарадоваться этому моменту.

Последнее, что лежало в конверте, была карта Санди. Эбель достала сложенную брошюру, потрепанную, будто ее открывали сотни раз, причем и в ливень, и в знойный день. На нее проливали кофе, на нее вытекали чернила из ручки. Края были порваны, а скобки, скрепляющие листы, держались на добром слове и клее, которым их пытались заменить.

Карта была небольшой. Как и сам город, в котором была всего лишь парочка достопримечательностей. Ледник Сэнди[25], большое озеро рядом с ним, смотровая площадка, парк у леса, Исторический музей и новый кемпинг «Логово медведя». Все они были отмечены на карте значком туриста, как магазины и аптеки. Но еще красным фломастером там были нарисованы странные круги. Хаотично разбросанные. То в городе, то в лесу, то в пригороде Санди.

«Скура-поджигатель была замечена здесь» — было выведено почерком отца внизу страницы.

И правда. Эбель нашла сгоревший театр и заправку, о которой раньше часто писали в газетах. И обычный дом на окраине города, и лодочную станцию рядом с рекой. Все это сожгла скура,