Фиона, возвращаясь из кухни с подносом. Поставив его на стол, она ненадолго прикрывает глаза. – Я до сих пор не смогла перестать так говорить. Как будто в ту ночь, когда умер Лорн, время обнулилось. И все стало «до» или «после». – Она протягивает мне исходящую паром кружку. – То, как Алек вел себя с тобой… непростительно. Я могла бы сказать, что его таким сделало горе, но это было бы правдой лишь отчасти. – Она снова смотрит на фотографии. – У него всегда был вспыльчивый характер. Он всегда был слишком поспешен в суждениях. И Шина тоже. Она – дочь своего отца, вот и всё.

– Тебе не нужно извиняться.

Я вспоминаю горящие глаза Алека, распахнувшего тогда дверь телефонной будки. Ярость в них, когда я подумала, будто он собирается ударить меня. Рваные рыдания, сотрясавшие его тело, заставляя сгибаться почти вдвое. А потом слова Шины: «Ты здесь не в безопасности».

– Ты, должно быть, считаешь меня жалкой. – Глаза Фионы наполняются слезами, и она прижимает тыльные стороны ладоней к бледным веснушчатым щекам. – Но это… это всегда очень плохое время года для меня. Для нас.

Потому что сейчас апрель. Я вдруг понимаю, что годовщина смерти Роберта и Лорна наступит всего через три дня.

– Прости. Я не…

– Лорн был гиперактивным. Не мог усидеть на месте ни минуты. – Она ненадолго стискивает пальцы, потом разжимает их. – Терапевт на материке поставил диагноз СДВГ[33], пытался выписать таблетки, но я так и не разрешила сыну их принимать. – Она слабо улыбается. – Знаешь, я помню тебя в девяносто девятом году. Ты была такой же, как он, – этакий неугомонный смерч. Это было ужасно – присматривать за ним. Особенно когда Алек купил ему эту чертову лодку. Каждый день Лорн приходил домой с новыми дикими историями и боевыми отметинами, подтверждающими их. В какой-то момент у меня так подскочило давление, что терапевт попытался использовать это как веский аргумент за то, чтобы давать Лорну лекарства.

Она закрывает глаза.

– Но он был хорошим мальчиком. Моим любимым мальчиком. Иногда к вечеру так выматывался за день, что заползал ко мне на колени, как кот, и тут же отключался. И никогда не переставал говорить: «Я люблю тебя, мамочка». – Ее голос чуть заметно срывается. – Когда-нибудь он перестал бы это твердить, я уверена. Если б у него была возможность…

– Мне так жаль…

Фиона прочищает горло.

– И мне жаль, что я это говорю. Просто сейчас так мало возможностей поговорить о нем… Алек не хочет. А Шина почти не помнит его. – Когда она снова смотрит на меня, ее бледно-голубые глаза ясны, а взгляд тверд. – Лорн – не просто маленький мертвый мальчик. Он был человеком, который заслуживал того, чтобы вырасти. Он заслуживал того, чтобы у него была своя история.

Я киваю. Она садится ровнее.

– Итак, спрашивай меня о Роберте, что хочешь, и я постараюсь ответить.

Я вспоминаю тот день в доме Айлы и ее настойчивое утверждение, будто Макдональды всегда считали Роберта причастным к смерти Лорна. Но после всего, что Фиона сейчас сказала, я не могу заставить себя спросить об этом.

– Он тебе нравился?

– Думаю, в основном нравился. В нем было что-то внушающее доверие. Возможно, благородство. Он любил свою семью. Он был добр к ним. – Она снова смотрит на сервант, и выражение ее лица становится напряженным. – Но ведь никогда не знаешь, что происходит в жизни людей, правда? За закрытыми дверями…

– Что, по-вашему, было…

– Чарли когда-нибудь рассказывал тебе о том, что Роберт, по его собственным словам, сделал? Когда рос в Ардшиадаре?

Я качаю головой.

– Он сказал мне, что Роберт говорил, будто сделал что-то ужасное. – «Его чувство вины было как якорь, который однажды потянул его на дно…» Мое сердце слегка замирает. – Но он так и не поведал Чарли, что это было.

Фиона щурит глаза.

– Что ж, тебе придется поговорить об этом с Чарли. Потому что Роберт на самом деле рассказал ему об этом. А когда он умер, Чарли рассказал нам.

Я пытаюсь скрыть замешательство. Стараюсь игнорировать боль в животе. И, что еще хуже, любопытство. Дурную надежду, которая внезапно заставляет мое сердце снова забиться чаще. Почему Чарли добровольно сказал правду, но скрыл ее за ложью?

– Что сделал Роберт?

С лица Фионы исчезает часть напряженности.

– Ардшиадар – это рыбацкая деревня. Отец Роберта владел большинством рыболовных судов на этом участке западного побережья. Чарли знал его. Он работал на сейнере «Ахкер» несколько сезонов до запрета на ловлю сельди.

– Подожди. – Мое сердце начинает биться так сильно, что мне приходится сжимать руки в кулаки. – Чарли знал отца Роберта?

Я вспоминаю, как он стоял на пляже Лонг-Страйд столько недель назад, стараясь не смотреть на меня, когда я спросила: «Эндрю – а дальше?» И его категоричный ответ: «Он никогда не говорил. Просто Эндрю».

– Все рыбаки знают друг друга, – произносит Фиона, пожимая плечами. – Весной семьдесят седьмого, когда Роберту было десять лет, налетел один из тех жутких атлантических штормов, которые случаются раз в поколение. Затонуло более полудюжины островных суденышек, в том числе три из Ардшиадара. Все погибли. На Ардс-Эйниш постоянно горел маяк, который предостерегал суда, входящие в гавань залива, о скалах возле мысов. Но в ту ночь, в тот шторм, света не было. Суда разбивались о скалы и тонули в прибое в считаных ярдах от берега, а вся деревня могла лишь наблюдать за происходящим. Каждый потерял кого-то. – Она смотрит на меня. – Роберт сказал Чарли, что это он разбил фонарь маяка. Он был зол на отца и поэтому пошел на Ардс-Эйниш, когда утром перед штормом суда отчалили на ловлю, и разбил фонарь камнями из рогатки.

– Что? – Я вспоминаю Роберта, стоящего на травянистом лугу, со сложенными на груди руками, в полном одиночестве. Этот печальный, упрямый хмурый взгляд.

– И это так тяготило его совесть, что разрушило его жизнь.

– Боже… – Только когда мои ногти впиваются в кожу, я понимаю, что все еще сжимаю руки в кулаки.

– Ты не знаешь всей истории, Мэгги. Пока нет. – Губы Фионы кривятся в резкой и невеселой улыбке, от которой мне хочется дрожать. – Если действительно хочешь написать историю Роберта, поезжай в Ардшиадар и узнай, каким он был человеком. – Она встает так внезапно, что я чуть не роняю кофе. – На самом деле, у меня есть свободное время. Почему бы мне не свозить тебя туда?

* * *

– Привет, Фиона, Мэгги, – окликает нас Джаз, когда мы идем обратно по дорожке. Он тащит холщовый мешок, наполненный ветками и