Шрифт:
Закладка:
– Господи, – произносит Чарли, но, когда я поднимаю глаза, солнце висит над его плечом, скрывая выражение его лица.
– Что это? – спрашиваю я, прищурившись. – Я держала их в прихожей «черного дома» четыре недели. Они не пахнут, не гниют. Я думала, что они могут быть чучелами, но…
– Где ты их нашла? – Его голос по-прежнему спокоен и бесстрастен, но что-то меняется. Возможно, этот голос слишком спокоен.
– Ты знаешь, что это такое.
Чарли кивает, все еще глядя на птиц. Потом смещается, заслоняя солнце. Лицо у него бледное.
– Вандр-варти.
– Это по-гэльски?
Он качает головой.
– Это древнескандинавский язык. Это талисманы. Varði означает «защищать от чего-то», а vándr… – Он делает паузу. – Означает «зло».
– Зло? Как, например, злые ду´хи? – Я подыскиваю слово. – Бокан?
Чарли бросает на меня острый взгляд.
– Да, как бокан.
– Но почему они так выглядят? – спрашиваю я, понимая, что он больше ничего не скажет.
Чарли снова неохотно переводит взгляд на птиц.
– Они были мумифицированы. В торфе. Так их и делают.
– Делают? – Я вспоминаю, как Мико описывала те «болотные тела», обнаруженные во время первых раскопок, как Феми ликовал, рассказывая о человеческих жертвоприношениях и «Франкенштейне». – Кто-то их сделал?
Смотрю на их кожу, на коричневые стержни их перьев. И думаю об их расправленных крыльях и склоненных головах, похожих на стрелу, направленную прямо на «черный дом». Думаю о том, что кто-то бегает вокруг Блэкхауза посреди ночи, стучит в его дверь и, возможно, даже заходит внутрь. Неужели я и есть то зло, от которого нужно защищаться? Мысль о том, что кто-то может так считать, вызывает дрожь между лопаток.
– Ты когда-нибудь их делал?
– Что?.. Нет. – Чарли закатывает глаза. – Господи, я знаю, что жизнь здесь немного другая, Мэгги, но мы не сидим в своих коттеджах и не создаем скандинавские талисманы тринадцатого века. Я даже не знал, что это такое, пока… – Он делает паузу и качает головой. – Это просто суеверие, все равно что прибивать подковы к мачте или всегда поворачивать направо при выходе из гавани. – Наконец ему удается взглянуть на меня. – Как тот кусочек кварца на шее, который ты всегда теребишь, когда тебя что-то беспокоит.
Я опускаю взгляд, только сейчас осознав, что именно это и делаю: кулон под подушечкой моего большого пальца гладкий и холодный.
– Ты нашла его здесь, знаешь ли, – добавляет Чарли.
– Здесь?
Он кивает.
– На этом пляже. Ты убежала, и твоя мама чуть с ума не сошла. А потом мы нашли тебя у восточных обрывов; ты держала этот кусочек кварца, как будто это был золотой самородок.
Я думаю о розовой коробке и белом банте. Цепочка, такая длинная, что ее серебряные звенья играли на свету, когда я тянула и тянула ее. Это настолько же тревожно, насколько и успокаивающе – осознавать, что часть этого места всегда была со мной. «Осторожно», – говорит трусиха в моем сердце и голове.
– Наверное, нам всем нужны талисманы, – говорит Чарли спустя мгновение, и его голос теряет прежнюю уверенность.
И, возможно, именно из-за его паузы, из-за этой неуверенности я и задаю вопрос, не будучи уверенной, что хочу знать на него ответ:
– Мама… она когда-нибудь говорила тебе, что знала Роберта? Или знала о том, что с ним случилось?
Чарли бросает на меня острый взгляд, который я не могу прочесть.
– Нет. Почему ты спрашиваешь об этом?
– Не знаю. Наверное, я все еще пытаюсь осмыслить все это. – Смотрю вниз на мертвых ворон. И тут у меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что он только что сказал. – Ты даже не знал, что это такое, пока… пока что, Чарли?
На этот раз он молчит около полуминуты. Затем тяжело вздыхает и выпрямляет спину.
– Я знал только одного человека, который делал вандр-варти. Кто вообще знал, что это такое. – Когда он наконец обращает на меня взгляд, я не могу прочесть, что выражают его глаза. – И это был Роберт Рид.
Глава 19
Роберт
Будучи мальчишкой, я убежал прочь, когда пришел первый шторм – первый после того, последнего. Я бежал вглубь острова, подальше от волн у края мыса, от их оглушительного грохота и стремительных теней. Я бежал по торфяному болоту, мои ноги тонули и увязали, дыхание было холодным и резким. Буря стремительно настигала меня: черные тучи неслись над головой, ливень скрывал дорогу на Уик и Исливик. И в мокром грохоте волн позади себя я чуял рыбаков, которые дышали соленой влагой на мою кожу.
А потом передо мной возникло Лох-на-Эах, его широкая поверхность, покрытая рябью; залив – узкий вход для разъяренного моря, преграждающий мне путь. Его травянистые берега были такими мягкими и топкими, что я не смог остановиться, скользя все ниже и ниже. Я закричал, когда темная вода захлестнула мои ступни и икры, и схватился за траву, но в итоге в руках у меня остались только горсти грязи. Рыбаки хохотали в морском заливе под раскаты грома и стук дождя. Они выплывали из пучины, холодные пальцы сжимали мои лодыжки, пытаясь утащить меня на глубину, утянуть вниз. Ведь теперь они были богами. Ран, морская богиня смерти, собрала их в свою сеть, и теперь они жили под водой, как сёвэттир. Их имена были высечены в камне и в памяти, и, будучи мертвыми, они стали более сильными, чем тогда, когда были живыми, – и праведными в своей мести. А я был мальчишкой, который чертил силуэты их кораблей на стекле и шел к маяку на Ардс-Эйнише с яростью в сердце и камнями в карманах.
Но кто поможет мне? Кто спасет меня? Ненависть моего отца была тяжелой и бурной. Как и ненависть моей матери. Мои дрожащие руки тянулись и тянулись к земле – промахивались, задевали, соскальзывали, теряли, – и вот мне под руку попалось что-то, не трава, не грязь, а что-то холодное, острое и твердое. Я увидел ее глаз. Дыру, где должен быть глаз. Длинный черный клюв, коричневая гладкая кожа. Ворона.
Внезапно у меня хватило сил выволочь себя из озерца на берег, где я лежал на боку задыхаясь, как выброшенная на берег рыба, пока дождь не прекратился и гром не отдалился. Я поднялся, осторожно, как мог, вытащил птицу из торфяного берега и отнес ее домой, надежно спрятав под плащом. И
