Я вспоминаю ту фотографию. Высокий размытый силуэт у поврежденного водой края – мне показалось, это мог быть Юэн.

– Я думаю… То есть я уверена, что Чарли просто хотел…

Юэн улыбается, похлопывает меня по руке.

– Все к лучшему. Такие вещи всегда в конце концов выясняются. Лучше всего, если это скажут те, кто знает.

Я делаю обжигающий глоток кофе.

– Вам нравился Роберт?

После небольшой паузы Юэн вздыхает. Он пристально смотрит на фарфоровое блюдо с дорогим на вид печеньем, стоящее между нами.

– Лучше спросить, нравился ли я Роберту? И ответ на него: ни в малейшей степени. Повезло ли мне родиться в семье Моррисонов? Конечно, повезло. Но от рождения люди не равны в правах и привилегиях; все, что каждый из нас может сделать, – это добиться лучшего, чем было. Как сказал бы Роберт, удачливому человеку очень легко говорить об этом. Он любил острова и землю, а мы, гебридцы, давно и прочно привязаны и к тому, и к другому, независимо от того, кому они принадлежат. – Он мрачно улыбается. – «У человека есть свой дом и своя ферма, и земля роднее его сердцу, чем плоть его тела». Роберт хотел владеть «черным домом» и фермерскими угодьями Ардхрейка. По крайней мере, он так заявлял. Снова и снова. На каждом собрании общины. У него не было средств, чтобы купить их. Вообще никаких. Однако для Роберта эта проблема была так же важна, как кровь или дыхание. Я не виню его за это. Но он-то, несомненно, винил меня. – Юэн пожимает плечами, и его глаза темнеют, а улыбка увядает от каких-то эмоций, которые он изо всех сил пытается скрыть или, возможно, не почувствовать. – Я сожалею о том, что с ним случилось. Он был еще молод. У него была маленькая семья. Но некоторые люди просто не живут. Они почему-то не могут жить. Таким был и Роберт. Больше о нем нечего знать.

Я смотрю на него и откашливаюсь.

– Вы помните что-нибудь о режиссере-документалисте, который приезжал сюда со мной и мамой?

На мгновение Юэн, похоже, удивлен этим вопросом.

– Кажется, его звали Гордон Как-То-Там. Или Как-То-Там Гордон. Из Глазго. Проныра. Разбрасывал вопросы, как обвинения, словно считал, будто находится на волосок от того, чтобы уличить человека во лжи. – Он качает головой. – За день успел достать почти всех.

Я вздрагиваю, когда вдруг слышу звук, похожий на выстрел. А потом еще один. Юэн перегибается через стол и снова похлопывает меня по руке, как раз когда в комнату возвращается Уилл, ведущий под руку Кору.

– Мама не спала, – поясняет Уилл и кивает в сторону большого окна. – Сомневаюсь, что она уснула бы под все это.

– Не волнуйся, дорогая, – обращается ко мне Юэн, когда раздается еще один громкий хлопок, на этот раз ближе. – Это просто компания охотников, гостящая в поместье. Ужасная компания из Эдинбурга, не отличит свою задницу от фазаньей, но в это время года у нас не так много заказов. – Он хмурится. – Дни, когда мы могли быть разборчивыми, давно прошли.

Кора поворачивается к радио, которое играет чуть слышно, и вдруг хлопает в ладоши.

– О, это наша свадебная песня, Юэн.

– Я уже давно не в форме, чтобы танцевать, – отвечает он, но улыбается, вставая и приглашая ее на вальс по кухонному кафельному полу.

Песня старая, смутно знакомая. Уилл закатывает глаза и улыбается мне.

– «Кланнад». Старая кельтская народная музыка.

Юэн смеется.

– Пригласи Мэгги на танец.

Уилл встает, протягивает руку.

– Не окажешь ли ты мне честь, Мэгги, станцевать со мной под эту ужасную песню?

И вот я уже танцую на огромной кухне с человеком, которого едва знаю, и его семьей, и в мире нет другого места, где бы я сейчас предпочла быть.

– «Я найду тебя, даже если на это уйдет тысяча лет»[30]. – Уилл ухмыляется, его ладонь прижимается к моей спине, а глаза становятся еще теплее. – Прямо заявление упорного преследователя, верно? Разве это лучше, чем «Don’t Worry, Be Happy»[31]?

Глаза Юэна блестят, когда он смотрит на нас, а потом на Кору, его рука перемещается с ее талии на щеку.

– Это о любви.

И взгляд, которым он смотрит на Уилла, полон боли, горько-сладкий, с тем же темным гневом в сердцевине. Как трудно любить тех, кого мы собираемся потерять! Как тяжело, как до странного неожиданно осознавать, что мы всегда были готовы их потерять. Я думаю о той жаркой, темной комнате. Как невозможно смириться с тем, что мы всегда должны оставаться в одиночестве…

Глава 18

За три недели больше не было ни одной мертвой птицы. И, насколько я знаю, никаких ночных посетителей.

Но я не стала больше разжигать камин. И я опасаюсь оставаться ночью в «черном доме», с его ненадежным замком на входной двери и коллекцией мертвых ворон, которые теперь сложены за вешалкой в прихожей. И неважно, что призрак Роберта ведет за собой мою надежду. Я до сих пор не люблю ходить одна по ночам, слышать звуки за шумом ветра и волн, видеть силуэты в абсолютной темноте между Гробовой дорогой и горами, в Долине Призраков. Зная и сомневаясь, что там всегда кто-то есть. Наблюдая.

Я начала медитировать каждый день, тщательно фиксируя свои ощущения в дневнике доктора Абебе. Совершаю долгие прогулки на Роэнесс и к Прекрасному Месту или спускаюсь к Лонг-Страйду, чтобы устроить пикник с Келли и Фрейзером. И за эти три недели меня не посещают ни сны, ни ночные страхи. Даже просыпаясь, я чувствую себя спокойно.

Сегодня утром я слышу с запада звук квадроцикла Уилла. В полдень я пойду на ферму, и мы будем есть лепешки или сладкую кашу и пить крепкий черный кофе. Он попытается убедить меня остаться, а я притворюсь, будто меня нужно в этом убеждать. Солнце низко стоит в безоблачном небе; оно греет мою кожу через кухонное окно. На короткой траве сверкает иней. Я очень стараюсь жить этими моментами. Не поддаваться желанию смотреть только вперед, видеть только бедствия.

Я знаю, что делаю на самом деле. Я тяну время, потому что, несмотря ни на что, я счастлива. Я приехала сюда с целью – но эта цель предполагала только один ответ. И поскольку мне не понравился тот ответ, который я получила, – та истина, которая с каждым днем становилась все ближе, – я остановилась. Все сводилось к одному и тому же: счастье всегда делало