В два часа ночи Марка и Дженни разбудил стук в дверь их спальни.

— В чем дело? — воскликнул Марк и принялся нащупывать пистолет, который хранил у кровати.

— Чика. Пусть Чика выйдет. Сейчас же!

Несмотря на безотлагательность просьбы, ребенок родился только к завтраку. Первым новорожденную представили Марку.

— Позвольте я вас познакомлю, — сказала гордая мать. — Эта юная леди — сеньорита Консуэла. По-испански это значит «утешение». Ей подходит это имя; она мое утешение после всех потерь.

Через три недели было решено, что Кармен и Консуэла готовы отправиться в путь. Отряд покинул лагерь теперь уже навсегда.

— Все когда-нибудь кончается; скоро нам предстоят новые прощания, вот и еще одно, — задумчиво произнесла Кармен, когда они в последний раз окинули взглядом горное убежище, так долго служившее им домом.

Путь внизк подножию горы прошел без происшествий во многом благодаря Леснику. Они готовились спуститься с последнего склона; Марк с Дженни, возглавлявшие процессию, обернулись и посмотрели на гору. На фоне заходящего солнца вырисовывался силуэт Кармен, сидевшей на ослике. Такой они ее и запомнили — яркий, символичный образ, женщина, с ребенком в перевязи на груди и винтовкой наперевес.

В плодородных долинах Риохи они попрощались с плотником, пекарем и Сеговией. Лесник повел Кармен, Марка и Дженни в долгий поход к морю, на восток и юг по берегу могучей реки Эбро. Они дошли до Валенсии в середине мая. Там Марк и Дженни с помощью Лесника купили билет на пароход до Марселя.

Четверо партизан стояли на причале, прощались и не стыдились плакать. Теперь им больше ничего не грозило и можно было назвать свои настоящие имена.

Кармен улыбнулась и взглянула на малышку, которую держала на руках.

— Я решила дать ей второе имя. Я назову ее Консуэла Женевьева в память о нашей дружбе. Женевьева — то же, что и Дженнифер: так зовут мою акушерку, моего товарища, подругу и сестру, которой у меня никогда не было.

Глаза Дженни наполнились слезами.

К удивлению Марка и Дженни, они узнали, что Кармен блефовала: ее на самом деле звали Кармен.

— То есть это твое настоящее имя? — ахнула Дженни.

— Конечно, в этом весь юмор.

— А отец Консуэлы?

Кармен взглянула на свою крошечную дочку, чьи большие глаза выглядывали из-под одеяла и рассматривали незнакомый мир, в котором она очутилась. Кармен встряхнула головой.

— Это в прошлом. Когда-то я думала, что он самый благородный представитель вашего народа, но это было до того, как я встретила вас двоих.

— Хочешь сказать, отец Консуэлы — англичанин? — удивился Марк.

— Да. — Кармен подмигнула ему. — Ты, Дженни, лучше смотри за Марком; ты теперь знаешь, что у меня слабость к англичанам.

— Я присмотрю, не беспокойся. — Дженни наклонилась и обняла Кармен; они замерли в молчаливом прощании.

Дженни и Марк стояли на палубе и смотрели на удаляющийся порт. Дженни в последний раз помахала двум крошечным, уже расплывчатым фигурам на пристани и улыбнулась.

— Скоро мы будем в Англии? — спросила она.

— Если повезет, в начале июля, — ответил Марк, задумался ненадолго и произнес: — Боже, только что вспомнил. Есть идея.

— Что на этот раз? — Дженни начала относиться к его идеям с подозрением.

Марк ответил и с удивлением обнаружил, что в кои-то веки она не стала возражать.

— Отличный план, дорогой.

— Интересно, как там дома? — задумался Марк.

Дженни рассмеялась.

— Вряд ли там что-то изменилось. Дома всегда все спокойно.

Но она ошибалась. Пока их не было, Эдвард VIII отрекся от трона, и королем стал Георг VI, принявший этот титул с крайней неохотой. Британская нация надеялась на период стабильности и мира, но иногда даже надежды и молитвы целой нации остаются без ответа.

* * *

Идрит Пойнтон с большим интересом прочел лежавший на его столе отчет. Тот был длинным, подробным и впечатляющим. Проделанным анализом гордился бы и более опытный оперативник. У отчета был один серьезный недостаток: действия агента вышли далеко за пределы предписанной ему роли наблюдателя. Подобное пренебрежение заданием заслуживало выговор; перед следующим заданием, гораздо более опасным, агента требовалось как следует отчитать.

Идрит встал из-за стола и вызвал агента, ожидавшего в приемной.

— Садись. Есть замечания по поводу твоего отчета.

Пойнтон сразу перешел к делу.

— Весьма увлекательное чтиво. — Идрит указал на бумаги на столе. — И если бы это было художественное произведение, твой отчет стал бы бестселлером, но я не помню, чтобы перед отъездом велел тебе принимать какую-то сторону в войне в Испании, вступать в партизанский отряд и тем более становиться его командиром. Я, разумеется, могу ошибаться; если память меня подводит, поправь меня, пожалуйста.

— Нет, с памятью у тебя все в порядке. Я знал, что нельзя вовлекаться в процесс, и прошу прощения. Но я не смог стоять в стороне и делать вид, что мне все равно. То, что я видел в Бадахосе… это оказалось последней каплей.

— Расскажи.

— Там был ад. Националисты захватили город, взяли управление на себя и начали систематически истреблять всех, кого подозревали в симпатиях республиканцам. Дальше все вышло случайно… Я проходил мимо одного дома, услышал крики и догадался, что происходит внутри. Зашел и не смог ничего с собой поделать. Там было четверо солдат-националистов. Мужа женщины убили, перерезали ему горло. Один стоял и держал женщину, а другие по очереди насиловали ее дочь. Последнего та укусила, и он проткнул штыком ее живот и разорвал его. Когда я подошел, девочка лежала на полу и извивалась в агонии; внутренности вывалились, она умирала в луже собственной крови. Тогда я застрелил того, кто держал мать, и отдал ей пистолет. Остальных она убила сама. Пуль она не жалела; заставила националистов помучиться перед смертью. — Он замолчал; глаза заблестели от слез, и он шепотом рассказал о последнем ужасе, который случился: — Потом она выстрелила в дочь, чтобы положить конец ее страданиям. Девочке было всего восемь лет. Теперь вы понимаете, почему я не смог оставаться в стороне и быть нейтральным наблюдателем?

Даже Пойнтон, тертый калач, поразился этому рассказу.

— И это был не единственный случай?

Агент мрачно продолжал:

— Не единственный. Такое творилось по всему городу или нечто подобное. Мы сбежали после того, как женщина подожгла дом. Она хотела его сжечь, словно надеялась стереть его из памяти, но этого, разумеется, не будет никогда. Мы поехали на восток, стремились скорее сбежать от непотребств, творившихся в Бадахосе. К партизанам присоединились по чистой случайности, и становиться командиром я не собирался. Мы сделали все возможное, но фашисты были слишком хорошо вооружены. Их поддерживали Германия и Италия, у националистов были войска, самолеты, боеприпасы, а маленькие отряды республиканцев бились врукопашную. Кто-то из них поддерживал коммунистов, другие —