Шрифт:
Закладка:
Если значение материальных средств на войне весьма относительно, то громадное значение имеет вера в них. Солдат, считающий свою винтовку плохим оружием, не будет любовно нацеливать ее на врага. Он уже наполовину готов к тому, чтобы воткнуть штык в землю и поднять руки. А как раз по отношению солдатской винтовки прогресс техники является наиболее сомнительным. Автоматы несомненно совершеннее нашей трехлинейки, но вводятся самыми богатыми армиями нехотя, с раздумьем для части солдат...
Проповедь решительного превосходства техники и материальных средств на войне в сущности для нас является призывом к капитуляции. Между тем решительно сдается в архив проповедь в защиту духа и против преувеличений значения техники. Подтверждением этому служит все то, что мы слышим на лекциях, в беседах, читаем в журналах, особенно посвященных воздушному флоту.
***
А между тем трезвая оценка действительности требует выдвижения в порядок дня военного мышления Драгомирова. Надо иметь мужество окинуть глазом открывающиеся перед нами перспективы и сделать соответствующие выводы. Копия с капиталистической организации у нас может быть очень слаба. Надо искать на другом полюсе.
Еще недавно испанцы с наилучшей малокалиберной магазинкой дрожали в Марокко при борьбе с арабами, вооруженными дедовским оружием. Испанский солдат с отчаянием рассказывал о том, что невозможно воевать с таким врагом: марокканец работает целую неделю, чтобы заработать полтинник и приобрести на него патрон. С единственным патроном в ружье он ползет ночью к испанскому лагерю и плотоядно, жадно, опасаясь промаха и потери недельной работы, с двадцати шагов долгие минуты выбирает и выцеливает жертву — офицера или часового из более крупных, толстых солдат. Ночью слышится одиночный выстрел, означающий безусловную смерть испанца, и в ответ натянутые нервы испанского охранения разрешаются десятками тысяч выстрелов, поливающих беспросветную тьму кругом всего лагеря. Если бы за золото можно было создать психологию такого марокканца!
Разительный пример духа, торжествующего над техникой и числом, представляет оборона Леттовым-Форбек юго-восточной Африки. Имея всего около 3-х тысяч европейцев, из них не свыше 800 человек кадровых солдат и моряков, и до 13-ти тысяч чернокожих солдат, вооруженных исключительно ружьем образца 1871 г. (много хуже нашей берданки), имея, и притом в весьма ограниченном количестве, только патроны с дымным порохом, с двумя пушками образца 1874 г., Леттов сражался в течение 4,5 лет империалистической войны против англичан, бельгийцев, португальцев — всего до 300 тысяч, с 143 генералами, сотнями аэропланов, транспортов, тысячами автомобилей. Англичане загубили в походе против Леттова 20 тысяч людских жизней и 140 тысяч лошадей и мулов.
Мы до такой степени еще скованы цепями чрезмерного учета технических сил и средств в военном искусстве, что нам положительно кажется сказкой история этой борьбы в тропической тайге между современным Давидом и Голиафом. Леттов вдохнул в своих черных “аскари” тот же фанатизм, который наводил трепет на испанцев в Марокко, но скрепил их вдобавок твердой организацией и дал им крайне искусное тактическое и стратегическое руководство. И капитализм кажется особенно беспомощным против этого умного и решительного врага в обстановке, где кафры рвут проволоку, где противник кормит свою армию убитыми слонами и гиппопотамами, где муха цеце убивает всех животных, где львы атакуют сторожевое охранение, где приходится строить железные дороги, чтобы подвозить воду собранным войсковым массам. А двуногий лев со старой берданкой в руках остается самым ужасным опасным львом, разрушает железные дороги, смеется над динамитными бомбами, бросаемыми английскими аэропланами, нападает на транспорты и магазины, наносит в чаще ужасные фланговые удары и обращает в бегство целые дивизии с самой усовершенствованной артиллерией, минометами и прочим оборудованием. Двуногий лев остается до конца, опустошает ближайшие владения Португалии и Англии и капитулирует только по приказу своей родины, подписавшей Версальский мир...
Последние десятилетия в России воля к победе была слаба, и русский боец требовал себе самого лучшего вооружения; мы забыли, что человека можно лишить жизни и тульским дробовиком. Если действия Леттова будут представляться нам только сказкой, если мы не сумеем вырваться из идеологии капиталистического взгляда на войну и победу, так заманчивого для дряхлеющих цивилизаций, то надолго “подвигов наших молва сказкой казарменной станет”.
Надо обосновать нам русскую, отвечающую нашим военным условиям, доктрину. надо просмотреть под новым углом зрения все войны, начиная с Севастопольской. Мы должны наглядно себе представить все операции, доказавшие, что победа за деньги не покупается. Прежде всего надо на широком интеллектуальном фронте в области военного дела дать бой материальному элементу.
Вестник милиционной армии. 1921. №4-5. С. 17-22.
Машинный век
Народ с законченной, исчерпавшей себя культурой, — старая военная держава — Франция пережила в начале 1916 г. глубочайший кризис в области военной мысли. Война была начата при условии самого тароватого расхода человеческого материала. Дерзость и упорство в активных действиях, в борьбе за почин, по выражению глашатая французского генерального штаба полковника Гранмезона, следовало доводить до крайних пределов.
В 1916 г. французам пришлось в корне пересмотреть программу действий. Человеческий материал Франции был исчерпан до конца. В дальнейшем можно было рассчитывать на крохи пополнения — выздоровевшими, ранеными и окопавшимися в тылу, на смену коим удавалось организовать женский труд. Заметный плюс давало продолжающееся формирование чернокожих войск, но в случае серьезных боев — под Верденом, под Соммой — противодействовать росту некомплекта можно было только двумя основными методами: или сокращением штатов войсковых частей, или расформированием некоторых дивизий, с обращением их в команды пополнения для остающихся.
Так как протяжение