был поставлен Мухин, и Клаузевиц — германский офицер генерального штаба, заинтересовался, кто такой был Мухин, почему он был поставлен противодействовать мысли Наполеона. Ему сказали: “Он лучший ситуатор, он лучше всех раскрашивает планы”.

В настоящее время очень часто во многих странах путают генеральный штаб с мобилизационным, с людьми, которые могут высчитать потребность армии до мельчайшей пуговицы, и в таком мобилизаторе видят того гения, который может разрешить задачу. На самом деле такой мобилизатор имеет отношение к генеральному штабу немного больше, чем имел к нему Мухин. У нас были отдельные полковые офицеры, которые больше подходили к генеральному штабу. Вопрос о тяжелой артиллерии был выдвинут в первый раз Драгомировым, который понимал, что взять укрепленную позицию с одними полевыми пушками нельзя. Он добился введения тяжелых полевых мортир, но на этом дело и стало, а между тем немцы схватили мысль Драгомирова, начали жать, убедились в том, что укрепленных позиций нельзя взять с одними полевыми пушками и, несмотря на сопротивление самих артиллеристов и финансового ведомства, они ввели в Германии страшное количество тяжелой артиллерии, которой и обязана Германия успехом.

Если вы посмотрите, чем должен быть действительно генеральный штаб, то вы увидите, что он должен быть постоянным участником в этой перманентной революции военного искусства, которая происходит на наших глазах. С этой точки зрения если вы посмотрите на все военное дело, которое развивается теперь с кинематографической быстротой, то вы спросите, в чем должна заключаться главная задача генерального штаба — изучать последние снимки этой кинематографической ленты или смотреть всю пьесу с начала до конца, с тем чтобы предвидеть следующее действие. Мы должны сказать, что мы не можем учить тому, что придется делать завтра на полях сражения. Завтра можно встретиться с новой обстановкой. Мы можем взять у французов инструкцию для атаки укрепленных позиций с танками и облаками искусственного газа, и можно такую инструкцию детально изучить, но завтра придется атаковать по-иному, и нам, когда мы учимся, лучше, на мой взгляд, просмотреть кинематографическую пьесу с начала. Я не согласен с точкой зрения, которая у нас в последнее время защищается и которой придерживалась академия, а именно, что нужно учиться последней войне. У нас стали в известной степени на рассмотренную точку зрения, отчасти, под влиянием французов, на ту точку зрения, что все прежние кампании нужно отбросить и нужно учиться только последней войне. Нужно дать офицерам генерального штаба более ремесленных знаний, учить их, например, печатать на машине “Юза”, изучать детально вопрос о пленных и т.д. Я повторяю, что если бы меня в 1903 г. начали учить только ремесленной стороне генерального штаба, то, очевидно, меня пришлось бы сдать давным-давно в архив, как сдали в архив броненосцы, которые одновременно со мною были спущены на воду и как сдали в архив те уставы, которые одновременно со мною вышли в свет. Если я могу действовать, если я являюсь деятелем революции военного искусства, то это потому, что я знаком был не только с техникой и ремесленной частью генерального штаба. Не умел стукать на машине, а знал военное искусство у греков, у римлян, знал, как все менялось на протяжении веков и мог следить за его поступательным движением вперед. Во Франции много было борьбы с генеральным штабом, которая заключалась в том, что не позволяли иметь генеральному штабу большого центра, не позволяли иметь даже форму генерального штаба. Во Франции нет генерального штаба, там есть отдельные лица. Общее образование проходят до академии, а в академии только прикладная сторона. В такой культурной стране, как Франция, это проходило довольно безнаказанно, но у нас, в России, особенно в настоящее время, это допущено быть не может. В Германии генеральный штаб сложился, как могущественная партия, которая взяла в свои руки все дело, благодаря не только единству академии, но благодаря тому, что был большой центр. В генеральном штабе было 350 офицеров в мирное время. Из них было 200 собрано в одно место. Они занимались научными работами, и только 150 были в рассылке. Благодаря этому было твердое, крепкое, сплоченное ядро, благодаря которому удавалось вести дело. У нас ядра не было. Многие офицеры вырывались, уезжали в Приамурье, и через 30 лет мы встречали такую архивную достопримечательность, которая далеко отставала от новых требований. У нас революция столкнулась с вопросом о генеральном штабе. Кто у нас сейчас генеральный штаб? Я лично думаю, что те творческие силы в революции, кто ведает реформой армии, кто изыскивает на полях сражения новые способы, кто организует армию по-своему. У нас генеральный штаб — это комиссары. Прежде всего Троцкий представляет собою начальника генерального штаба. Еще т. Дзевялтонский, т. Склянский, т. Подвойский, которые, в сущности говоря, люди, имеющие власть, которые организованы между собою и которые держат все нити, которые часть специальной работы штаба взяли на себя. Наполеон мог обойтись без генерального штаба, потому что вся армия его окрепла после французской революции. Ему не приходилось, как Мольтке, разбивать Стейница, у него состав был новый.

У нас, в настоящее время, армия в таком же кипучем состоянии борьбы со старым, и этим во многом облегчается и задача генерального штаба. С этой точки зрения перед нашей академией возникает задача, именно: отбросить в значительной степени всю ту прикладную часть, которую офицер генерального штаба учит в канцелярии, учит на деле, но вдвинуть в программу все те основные данные, руководящие основания, которые помогали бы офицеру следить и быть участником в революции военного искусства, которая происходит на каждом шагу. Это было бы гораздо более уместно, чем изучать во всех деталях, во всех подробностях последний натиск, который Фош сейчас производит на немцев, так как в военном деле никогда копия и подражания не удаются. Если бы мы попробовали произвести то, что делает Фош во Франции, мы оказались бы на втором месте, оказались бы отсталыми. Единственная успешная у нас атака Брусилова была совершенно оригинальна, так как ему не дано было резерва и средств, чтобы можно было ее производить, и когда мы копировали в 1917-ом году то, что французы отбросили в 1916-ом, то мы испытывали одни кровавые неудачи и неуспехи. Таким образом, генеральный штаб есть как бы штаб революции военного искусства, как бы есть партия, которая может работать только в том случае, если она обладает той властью, той силой, какой она обладала в германской армии. Затем, совершенно несомненно, что генеральный штаб офицеров вовсе не представляет таких