Хенрик кладет руку ей на спину. Каролина вздрагивает и чем больше старается не закашляться, тем хуже ей становится.

– Выпейте воды, – предлагает Лея, наполняя стакан.

– Спасибо.

Каролина делает глоток и замечает, что поцарапала ладони об асфальт. Она быстро ставит стакан на стол и кладет руки на колени под столом.

– Что-то случилось? – спрашивает Лея, пристально глядя на нее.

Каролина качает головой, надеясь, что раны на щеке скрыты под волосами.

– Так о чем вы хотели поговорить?

– Мы нашли мужчину, который подобрал вас в порту, – говорит Хенрик серьезно.

– Кто он и почему его было так сложно отыскать?

Каролина впивается ногтями себе в ладонь.

– Он не решался рассказать, как это было.

– Боялся? Кого?

– Вас.

Взгляд Хенрика не отрывается от Каролины.

– Что? – удивляется она и вспоминает слова Густава о том, что все полицейские знают в два раза больше, чем говорят.

– Вы угрожали ему и заставляли отвезти вас к дому вашей подруги Иды.

– Что? Он лжет.

Каролина ничего не понимает.

– Лжет, говорите? – переспрашивает Лея, склонив голову набок и тоже не сводя взгляда с Каролины.

– Да. Зачем мне ему угрожать?

– По словам этого свидетеля, он отвез вас в больницу против вашей воли. Вы угрожали ему и сказали, что убьете его, если он расскажет кому-нибудь, кого он нашел и куда отвез. Хотя вы были в крови и очень слабы, он не рискнул возражать. Когда вы потеряли сознание, он отвез вас в больницу.

– Он лжет. Наверное, ему самому есть что скрывать. Я в жизни никому не угрожала.

– Почему вы не хотели ехать в больницу? – спрашивает Лея.

– Господи боже мой, я не могла ничего хотеть, я была без сознания. Как я могла кому-то угрожать убийством? Вы же видели, в каком состоянии я была.

Почему же она ничего не помнит? Теперь Каролина понимает, что ее провалы в памяти могут привести к новым проблемам, она не сможет защититься от обвинений, которые ей предъявят.

– Откуда вы знаете, что он лжет, если вы ничего не помните? – говорит Хенрик и рассматривает ее сбоку.

– Потому что я так не выражаюсь.

Лея откидывается на спинку стула и стучит карандашом по столу, как будто ожидая продолжения.

– Вы спросили у него, что он делал в окрестностях порта? – спрашивает Каролина и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Должно быть, ездил проверить, на месте ли румынские девушки, которых держат взаперти в старых заброшенных зданиях. Он, наверное, контрабандой завозит людей и из-за этого не решился обратиться в полицию. Он уже был в вашей картотеке?

– Вопросы здесь задаем мы, – говорит Хенрик.

– Значит, был. А вы все равно думаете, что я лгу.

Каролина встает.

– Откуда вы знаете, что это не он нас похитил?

– Во-первых, мы не говорили, что вы лжете, – поправляет ее Хенрик. – В ночь, когда вы пропали, свидетель находился на пароме из Польши… Будьте добры, сядьте обратно.

– Какие вы наивные. Что-то еще или я могу идти?

Каролина больше не может держать себя в руках. Ей не удается скрыть закипающее раздражение.

– Пока нет. Вы можете сесть? – говорит Лея.

Хенрик снова подвигает ей стул, не убирая руки с его спинки. Каролина неохотно садится.

– Может быть, я не решилась попросить отвезти меня домой, потому что боялась того, что там увижу. Не знаю, я просто размышляю. Мне же приснился страшный сон, что наш дом сгорел. Не знаю.

– Значит, ничего другого вы не боялись?

– Может быть, того, что дома меня найдут похитители. Я же понятия не имела, что с Густавом и девочками.

– Возможно, вы боялись Густава? – неожиданно спрашивает Лея, накручивая темную прядь на карандаш.

– Нет. Вы меня уже об этом спрашивали. С чего мне его бояться?

– Этот вопрос вам лучше задать себе самой. Вы боитесь «Семьи»?

Каролина опускает взгляд на руки.

– Мы с ними вообще не общаемся. В последний раз я видела двоюродного брата Густава на юбилее нашей свадьбы в июне. А до этого мы видели его не меньше года назад на каком-то семейном празднике у Хасибы.

Хенрик вздыхает.

– Хм. Давайте попытаемся вернуться назад. Вы помните, что были заперты в башне, но не помните мужчину, который вас нашел? У вас несколько избирательная память, не находите? – спрашивает Хенрик, наклоняясь к ней.

– Не знаю, что на это ответить, – говорит Каролина, сникнув. – Мои воспоминания как вакуум, там разные эмоции – паника, злость, – я просыпаюсь связанной в багажнике и понимаю, что произошло что-то ужасное…

– Давайте лучше поступим так, – встревает Лея. – Вы можете немного рассказать об Астрид и Вильме?

– Что вы хотите узнать?

Каролина может говорить о них часами, но понимает, что следователям нужно что-то определенное, однако она не понимает, что именно.

– Какая вы мама? – спрашивает Хенрик.

– Что это за вопрос? А какой вы отец? Вы хотите, чтобы я призналась, что устала от них, отравила и закопала в саду? Или вы ждете, что я поставлю себе оценку по десятибалльной шкале? Какие критерии важны? Получали ли они свои витамины? Достаточно ли я им читаю? Тщательно ли я чищу им зубы?

– Окей, тогда такой вопрос. Вам нравится быть мамой?

– Послушайте, я люблю своих девочек, я делаю для них все, что могу, и я не думаю, что они вызывали у кого-нибудь жалость. Что до моей памяти, то я бы хотела знать ответ на вопрос, почему одни факты я помню, а другие нет. Спросите у моего врача, она наверняка даст вам более профессиональный ответ.

Может быть, это инстинкт самосохранения? Мозг заблокировал те воспоминания, которые могут ей навредить. Может быть, совершенно уничтожить ее. С одной стороны, Каролина хочет знать все, но в то же время она до смерти боится того, что может выйти на поверхность.

– Хорошо, двинемся дальше. Это правда, что вы не всегда отдавали приоритет дочерям?

Хенрик снова сверлит ее тем же ледяным взглядом.

– Простите? – не понимает Каролина.

Этот кошмар становится все хуже и хуже.

– Вы можете рассказать про тот случай, когда вы должны были забрать девочек из детского сада, но не поехали за ними? Вы понимаете, о чем я говорю?

Каролина закрывает глаза.

– Это случилось всего один раз. И только в назидание Густаву, чтобы он осознал, какую работу я проделываю дома. Он хотел заставить меня вернуться к работе и сказал, что будет забирать девочек из сада. А как дошло до дела, то он, разумеется, оказался в Копенгагене. В итоге девочек никто не забрал, что, само собой, плохо.