Я натянуто улыбнулась и откинулась на спинку стула.

– Я пойду заниматься,– отчего-то смутился Антон и поднялся из-за стола.

Я проследила, как парень вышел из столовой, и посмотрела на остальных.

– Ладно, что мы можем сказать обо мне, такой «хорошей и правильной», чтобы загнать в тупик комиссию?– иронично выделила я свои добродетели.

И потом мы до самого глубокого вечера «разбирали меня», что называется, по косточкам, чтобы придумать полуправдивые ответы на разные вопросы комиссии, примеры которых приводил Джон из своего секретного списка. Мы и смеялись, и плакали – всё казалось чем-то не реальным. А завтра наступало с каждой минутой.

– Главное – не завалиться на индивидуальном блоке вопросов,– вертя чашку с чаем, сказал Джон.

– Что это значит?– чуть не упала со стула я, вытянувшись в его сторону.

Джон подпер голову ладонью и ответил:

– В конце комиссия может задать любые вопросы на свое усмотрение, если почувствует какой-то подвох.

– Значит, не должна почувствовать!– решительно заявила Лада.– Дари, тебе нужно быть убедительной! Не дави на жалость, покажи, что ты не раскаиваешься из-за того, какая ты нехорошая,– и Лада изобразила кавычки пальцами в воздухе.

Мне бы ее уверенность…

Сегодня Лада не отпустила меня домой одну, а проводила до самого порога. Я была уставшей и опустошенной, с ощущением того, что завтра и вовсе не настанет. Просто будет одна длинная, длинная, длинная ночь…

Перед дверью Лада повернула меня к себе и серьезно произнесла:

– Только не смей говорить про то, что ты завалила итоговый тест. Накажут не только тебя, но и твоего преподавателя за то, что он тебе помог его пересдать. А хуже того, если Босгорд проиграет торги, ты не сможешь попасть на КНИС.

– Я готова пожертвовать КНИСом, если он проиграет,– отрешенно заявила я: казалось, терять уже нечего.

– Я бы тоже тебе так посоветовала, если бы это было наверняка! Дари, не делай глупостей, прошу тебя!– уговаривала Лада.– Это притянет кучу проблем!

– Буду смотреть по обстоятельствам,– с равнодушием ответила я.– А ты лучше не приходи с утра. И Антону передай, чтобы не совался. Мне нужно собраться с мыслями.

– Не придем. Но как только с тобой закончат, сразу дай знать,– строго потребовала Лада.

– Дам.

– Люблю тебя, Дари,– обняла подруга и не отпускала целых пять минут. Обычно так долго ее не заставишь обниматься.

– Всё, убирайся,– устало сказала я и отстранилась.– До завтра.

Лада молча кивнула и ушла.

Я легла на кровать, сложила руки на груди и уперлась взглядом в потолок. В голове стало пусто. Полная апатия. Я начала дышать, как учил Джон, и следить за малейшим напряжением в теле.

А ночь была долгая… долгая… долгая…

Утро наступило незаметно. Казалось, я закрыла глаза, открыла, а день уже настал. Мой двадцатый день рождения.

На коммуникаторе мелькало уведомление о множестве сообщений. Но я открыла лишь одно – от Пауло. Поздравление, как всегда, было красивым и добрым. И я скучала по нему так, как никогда в жизни.

Чуть помедлив, я открыла и сообщение от ненавистного хомони и с презрением прочитала его почти поэтичные признания. Он откровенно радовался этому дню и тому, что после окончания заявок сможет свободно посещать меня без каких-либо осуждений.

Дыхание помогло сосредоточиться. Конечно, ответ Босгорду написала с неспокойным сердцем, но справилась. Джон донес-таки до моего слишком «правильного» разума, что переписка – это самое идеальное средство для обмана: есть возможность взять паузу, подобрать слова, стереть ненужное, ведь никто не видит тебя, а все сомнения адресата станут лишь домыслами. Я выразила признательность за поздравления и вполне вежливо сообщила, что слишком много дел впереди, поэтому не смогу уделить ему должного внимания. И как это «мило», что Босгорд отнесся с пониманием.

Швырнув коммуникатор под кровать, я пошла в душ.

Под струями теплой воды я стояла целую вечность, боясь выйти из этой маленькой комнатки в огромный мир, потому что возникло непреодолимое чувство, что от меня уже ничего не зависит.

Несмотря на то, чему научил Джон, я все еще была на перепутье: с одной стороны, если достанусь Босгорду, то не переживу, с другой – будет гораздо хуже, если меня определят, как непригодную к браку, потому что жертв станет больше. Моя семья будет опозорена. Сестер вообще могут не включить в список претенденток на торги. Надо мной станут смеяться, меня перестанут уважать, мало кто захочет продолжить общение со мной, а значит, и с моей семьей. О гамони и хемани я и не говорю. Но вот люди… Даже если свои понимали, что это неправильно, то мнение большинства (и в первую очередь кодекс хомони) не позволит им разрушить устоявшийся порядок. Мне не хотелось жертвовать собой, но и близкими тоже. Выбор был несправедлив. И я не могла заставить себя выбрать.

Я вышла из ванной, когда в дверь постучали. Кисло посмотрела на зеленое платье, аккуратно разложенное мамой на кресле, и надела свои домашние штаны и растянутую майку с рисунком розового муравья.

– С днем рождения, солнышко!– вошла мама с красивым пирожным в руках и сразу расстроилась.– Ты не надела платье?

– Спасибо, ма,– вымучено улыбнулась я, ведь совсем было не до веселья.– Время еще есть, не хочу его помять.

– Уже девять, а ты еще не спускалась. Там подарки принесли от Хворостовых и Савельевых. Может, позавтракаешь перед…– мама запнулась и протяжно вздохнула. Волновалась.

– Перед приходом комиссии?– бодро закончила я вместо нее.

– Я знаю, что тобой очень заинтересовался этот хомони из семьи Босгордов, но все равно страшновато,– скрывая дрожь в голосе, прошептала она.– Вдруг появится кто-то другой…

«Уж лучше, чтобы появился!..»

Но вместо этих слов я обняла маму и ответила:

– Перестань, все будет хорошо!

Она так и замерла с пирожным в руках, смиренно вздыхая, словно уже зная, кому отдает. Я ласково гладила ее по спине и смотрела в окно, а саму будто в омут затягивало полное до онемения мышц равнодушие.

Я давно знала, как это случится. Отец откроет дверь и пригласит войти группу мужчин и женщин, одетых в зеленую форму. Я буду сидеть на диване со сложенными на коленях руками и смотреть прямо перед собой. Пятеро представителей комиссии сядут напротив, а один – рядом со мной. Они будут задавать вопросы, я – отвечать честно без времени на раздумья. Родители будут стоять в стороне и молчать. На их лицах будет выражение, говорящее, что всё происходит, как и должно быть, – вежливость и согласие. А в глазах мамы – беспокойство.

Только вот сегодня не смогу быть честна – я буду лгать. И если солгу фальшиво, то они сразу узнают об этом, потому что чип контроля выдаст им мою психофизиологическую реакцию. Но меня тренировали профессионалы. И это испытание неизбежно. В любом случае меня ждет наказание. Поэтому я выбираю путь сопротивления до последнего. Потому что так у меня есть хотя бы слабая надежда на спасение…