Никогда не думала, что буду чувствовать себя такой униженной.

Время – странная штука. Оно неумолимо приближало ненавистное будущее, но в ожидании, возымело ли мое поведение при комиссии нужный эффект, тянулось, будто древесная смола, склеивая тяжелые мысли в тугой комок и сковывая волю.

Первые пять дней из пятнадцати до внесения в базу невест я провела дома в попытке настроить себя на лучшее, переосмыслить происходящее. Я, как умела, ухаживала за домом, водила сестер в школу и забирала их, ходила за продуктами, а по возвращении родителей с работы запиралась в комнате и читала труды известных миробиологов. В целом ничего не изменилось с той поры, когда я училась, кроме того, что весь день была предоставлена самой себе. Хотя родители несколько раз пытались поговорить со мной о том, что ждет впереди, но я уходила от разговора, потому что любое упоминание о будущем заново вспарывало едва прикрывшуюся рану.

Но и прошлое не давало успокоения. Я вспоминала каждый свой день до знакомства с Макроном Кхелан Гот Босгордом и не знала, о чем сожалела больше: о том, что так хотела на Кетару, где он меня и заметил, или о том, что уговорила родителей разрешить мне отправиться туда. Но рассуждая, понимала, что могла впервые встретиться с Макроном и на балу, ведь он туда прибыл. А потом вспомнила его слова, что он оказался там неслучайно. И снова не знала, какая цепочка событий привела его ко мне, как разорвать теперь прочно образовавшуюся паутину, в которую влипла. Что бы я ни думала, сейчас всё казалось бесполезным: со мной уже произошла беда. От нее некуда спрятаться…

Каждый новый день я просыпалась с тяжестью в груди и засыпала с отчаянием… хотя нет, проваливалась в сон, когда уже не было сил думать.

Ладу вскоре вызвали на стажировку в Тоусэл по нескольку часов в день, а когда она возвращалась, то уводила меня в чайную или в парк, где мы общались с бывшими однокурсниками, или увозила в торговые центры, и мы бездумно тратили карманные кредиты.

И все это время я ловила себя на мысли, как изменились мои ощущения этого мира. Раньше я смотрела на людей и других поверхностно, не замечала их сути, кроме явной, которая проявлялась в конкретном поступке по отношению ко мне. Теперь же, смотря на любого представителя Тоули и не только, я вслушивалась в самое себя и с удивлением обнаруживала черты, крайне обескураживающие, а иногда и пугающие.

Как все так быстро поменялось? Или год жизни прибавил проницательности и открыл третий глаз? Но где-то глубоко внутри я понимала, что тот самый шок, который испытала после знакомства с тёмной стороной Макрона, и постоянное чувство страха после сделали меня не только внимательной, но и очень чувствительной. А еще – более пугливой: я сторонилась внимания любого мужчины и буквально избегала любого контакта, даже просто присутствия на расстоянии нескольких шагов. Я стала замечать хомони в толпе, словно чувствуя их. И всякий раз казалось, что вижу Макрона. Мужчины хомони были так же красивы, как и Босгорд. И от этого я ненавидела их всех, даже не зная, кто они на самом деле. Достаточно того, что они хомони. В какой-то момент, поймав себя на жгущем ощущении в груди при взгляде на очередного хомони, я запретила себе когда-либо смотреть на них.

Неожиданной отдушиной стали занятия с Маку Раибон Суфом. Наставник пригласил поработать с ним в его собственной лаборатории над задачей, которой я неоднократно интересовалась и сама, но не было возможностей ее изучать. Сейчас в моем распоряжении появилось уникальное оборудование, реактивы и время… Время, которое нужно было заполнить чем-то продуктивным.

В день получения уведомления о размещении в базе невест, я работала в лаборатории допоздна. Оттуда меня буквально за шиворот вывела Лада. Я сопротивлялась, потому что не хотела возвращаться в реальность. За пределами лаборатории всё угнетало.

– Сегодня меня разбудило сообщение, что я размещена в базе,– мрачно сообщила я, глядя, как подруга ставит передо мной глубокую тарелку и усаживается рядом.

– Уверена, что такая высокородная семья, связанная с высшим советом, никогда не позволит себе заключить брачное соглашение с человеком. Особенно нори Кхелан. Я видела ее на балу. Она смотрела на людей с едва сдерживаемым презрением. Не верю, чтобы она да согласилась связать сына с человеческой девушкой,– проговорила Лада.

– Уже не знаю, чему верить,– устало вздохнула я.

– Он еще не писал тебе сегодня?

Я покачала головой.

– Думаю, он бы не преминул сообщить о том, что заявка Босгордов размещена. А значит, не все потеряно,– уверенно подняв палец вверх, заключила Лада.– Поешь суп.

– Нет аппетита…

– Я все понимаю, но так ты доведешь себя до изнеможения,– впихивая мне в руку ложку, недовольно сказала Хворостова.

– Что это?– набрав в ложку бульон и заметив в нем темно-коричневые кусочки, спросила я.

– Суп из птицы, мама сегодня приготовила,– пожала плечом Лада.– Ешь. Вкусно.

– Экиц хомони кроутах ройд Кан цитанх!– выругалась я и бросила ложку в тарелку.

– Чего?!– округлила глаза Лада, отряхиваясь от брызг бульона.

Я вскинула голову и поняла, что выдала себя. Лада, конечно, не знала древний язык хомони, но прекрасно поняла, что это он.

Подруга оглянулась на дверь столовой, прислушалась, не спустился ли кто-то из родителей или Антон, придвинулась ко мне и сердито прищурилась.

– Так, так! Ты говоришь на древнем хомони?

Я опустила глаза и потерла переносицу.

Хворостова долго молчала, разглядывая меня. Потом отодвинула тарелку с супом подальше и поставила локти на стол.

– И ты не сказала об этом лучшей подруге?

Вместо того чтобы оправдываться, я прямо посмотрела на нее и спросила:

– Почему ты не учила древний язык? Ты ведь хочешь быть законником. Тебе это пригодилось бы.

– Мне хватало зубрежки,– фыркнула Лада, все еще пристально рассматривая меня, будто выискивала то, чего еще не знала обо мне.– Еще голову языком хомони забивать. А когда же жить?

– Но ведь ты хочешь мужа хомони?

– Да теперь уж и не знаю…

– Мы выстоим, верно?

Мы обе замолчали и просто смотрели друг на друга. Какой бы ни была сильной Лада, и как бы ни храбрилась я, – мы обе понимали, что ни одна не может быть уверена в своем будущем.

К ночи Лада проводила меня домой. Когда я взялась за ручку двери, подруга тронула за плечо и, лукаво щурясь, спросила:

– А что ты такое сказала-то… ну там… за столом?

Я зажмурилась, догадавшись, о чем она, и прошептала:

– Чтобы этот хомони подавился его любимой птицей с фабрики Кана.

– Ого!– хихикнула Лада.– Сильно! Уже сами слова звучат убийственно.

Я горько засмеялась:

– Да, отвратительный язык! Зачем я его учила?