Благодарю, душечка Петя, за скорый ответ и участие. Кажется, однако ж, несмотря на твое ходатайство, «Синичкина» у меня без всякой причины хотят изуродовать и верно уж теперь в этом успели. По письму Песоцкого, завтра должна пьеса возвратиться; издатель пишет, будто бы Ольдекоп представит ее (пьесу) генералу Дубельту, находя нужным сделать некоторые исключения, как-то: монолог о панталонах и прозвание Федора Алексеевича Лошадки.

Французы у нас счастливее меня: им Евстафий Иванович (Ольдекоп) панталоны оставил, а мне – нет; даром что я, еще довольно кстати, сделал аппликацию из «Ревизора». Да что же общего находит почтенный цензор между панталонами и «Федором Алексеевичем»?! Стало быть, этак нельзя будет называть действующих лиц ни Иваном Петровичем, ни Николаем Ивановичем? Ужасные придирки! Явные интриги!

Твой «Дом» и на московской стороне со всех сторон понравился[59]: аплодировали беспрестанно и нас с Орловым вызвали. Илья в «Копейкине» размалевал себе рожу донельзя, надел красный сюртук и был ни на что не похож. Но твои куплеты и живой, остроумный разговор нимало не пострадали от такой балаганной проделки: золото и в грязи видно.

«Тоска по родине» [Верстовского] по своему содержанию наводит тоску, а по музыке иным очень большие способности оказывает ‹…› И, в самом деле, есть нумера хорошие – когда иногда выглядывают старинные знакомые. Ну, да как же быть? Ныне трудно без знакомства выйти в люди и сделать свою репутацию.

Скажи, пожалуйста, что значит твое довольно длинное рассуждение о водевилях-скороспелках? Уж не хочешь ли ты меня побранить за небрежную и слишком поспешную работу? Но, друг мой, разве я чувствую в себе литературное призвание и дорожу своими бумажными чадами? Черт с ними! Я сам их терпеть не могу, а пишу чуть не из крайности: ведь я жалованья-то получаю всего три тысячи, а прожить необходимо должен втрое. Так, поневоле, будешь промышлять куплетцами! Впрочем, как ни тороплюсь, а здравого смысла, кажется, нигде не пропускаю и всегда немножко думаю о том, что делаю. А уж талант – дело другое… Это Богом дается!

Притом же, водевиль когда был долговечным?

Глубокой старости когда он достигал?

Да если бы он не лепетал

Ребенком резвым и беспечным –

Он всю бы прелесть потерял!

Прощай, будь здоров; поклонись супруге, напомни обо мне Николе и философу[60] и всем моим добрым приятелям, Твой душою,

Ленский

Глава IX

Теперь я стану продолжать свой послужной список и опишу постепенный мой переход на другое амплуа.

В 1833 году, 1 марта, я отслужил свой обязательный десятилетний срок – за воспитание в Театральном училище – и заключил с дирекцией первый контракт. Будучи от природы веселого характера, я испытывал к скучным ролям любовников естественную антипатию и только и мечтал о том, чтоб переменить несносное амплуа; но эта задача была довольно трудная. Главное препятствие встречал я, разумеется, со стороны администрации: меня заставляли тянуть любовную капитель не потому, чтобы я был действительно хорош в этих ролях, но потому что другие-то молодые люди были чуть ли не хуже меня.

Первая комическая роль, которую мне довелось сыграть, была роль Загорецкого – в «Горе от ума» (если не считать роли Репетилова, которую я еще в 1830 году исполнял раза четыре за отсутствием Сосницкого). Затем было еще несколько комических ролей, по назначению дирекции, как-то: Маршала – в драме «Коварство и Любовь», Вилькинса – в драме «Она помешана», Флорестана – в комедии «Первая любовь» (за эту роль я был несколько раз вызван, что в то время считалось большой наградой).

Но в 1837 году Дюр (шурин мой по первой жене) брал в свой бенефис новый водевиль под названием «Архивариус» и уговаривал меня сыграть в нем главную комическую роль. Я долго не соглашался на его просьбу, боясь, во-первых, принять на себя ответственную роль, от которой зависел успех пьесы; а во-вторых, я никогда не пел на сцене, а тут было несколько больших куплетов, что могло бы меня затруднить. Но Дюр брался мне помочь в этом деле как хороший музыкант. Наконец я решился, и роль Архивариуса удалась мне, против всякого моего ожидания: меня вызывали два раза и похвалили во всех газетах. Это был мой первый шаг на веселой водевильной дорожке.

В этом же году приехала в Петербург знаменитая танцовщица Тальони и произвела необыкновенный фурор, так что билеты на ее представления брали чуть не приступом. Это обстоятельство дало мне мысль написать водевиль a propos на этот случай.

В следующем, 1888 году 25 апреля назначен мне был по контракту бенефис. Этот бенефис составился у меня довольно удачно: я взял «Русалку» Пушкина, потом «Пятнадцатилетнего короля» – комедию в 2-х действиях, «Дом на Петербургской стороне» – водевиль, переделанный мною с французского, и оригинальный водевиль a propos под названием «Ложа 1-го яруса на последний дебют Тальони». В двух последних пьесах я написал для себя главные комические роли.

Спектакль удался на славу, доставил мне полный сбор, и я получил от покойного государя драгоценный бриллиантовый перстень. Вообще, этот спектакль так понравился публике, что его в полном составе давали более пятнадцати раз в продолжение мая месяца, и каждый раз при полном сборе, что в это время года, когда петербургская публика обыкновенно разъезжается за границу, по деревням или на дачи, можно было считать небывальщиной. И точно, этот спектакль был замечателен по своему дружному исполнению (ансамблю), что не всегда удается на нашей сцене.

Молодая актриса Асенкова, тогдашняя любимица публики, была в зените своего таланта; она играла в трех пьесах (Русалку, 15-летнего короля и Сонюшку – в «Ложе»), и все три роли исполнены были ею превосходно. Сосницкая, Дюр, Максимов, Мартынов, Григорьев 2-й и Воротников много содействовали успеху моей пьесы. Даже второстепенные актеры, представлявшие в этом водевиле вводных лиц, и те были все на своих местах, исполняли свои маленькие роли с большим старанием и были очень забавны. Некоторые из них, для большего эффекта, подделывались под личности известных в то время театралов и копировали их очень удачно. Так, например, актер Милославский карикатурил известного в то время барина Поливанова; актер Беккер подделался под фигуру Элькана (также всем известную личность) и прочее, и прочее.

Есть русская поговорка: «не родись красивым – родись счастливым». Эта поговорка сбылась с моей пьеской. И точно, можно подумать, что мысль написать эту безделку родилась у меня в счастливую минуту. Писал я ее в продолжение пяти или шести дней – не более;