и на соседние рабочие дни, и в итоге в начале лета Нина переехала ко мне в Патрицианскую виллу. Вещей у нее было мало: одежда, книги, кое-какая посуда и косметика. Она все еще находилась в том возрасте, когда живешь налегке.

Я освободил для нее полки в шкафах и на стеллаже; в ванной поселились ее кремы для чувствительной кожи, флаконы с туалетной водой, шампуни, тампоны и тушь для ресниц.

В первый же день, ближе к вечеру, мы отправились в “ИКЕЮ”. Нужно было купить кровать и двуспальное одеяло. Мы бродили по отделу “Спальни и гардеробы” в поисках чего-то раскладного: в Патрицианской вилле мы занимали только одну комнату, к тому же совмещенную с кухней, и место приходилось экономить. Это, по сути, был всего-навсего немного улучшенный вариант студенческого жилья – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Над кухонной столешницей висел график уборки, который мало кто соблюдал, а в холодильнике плесневели продукты, на которые никто не претендовал.

– Давай перекусим, – предложила Нина, когда мы проверяли матрас на жесткость: ноги на пластиковых подложках, над головой вентиляционные трубы. – Не понимаю, почему здесь так быстро устаешь.

Мы встали с разложенного дивана и направились в ресторан. Длинная очередь послушно петляла между ограждений, устремляясь к ломтикам розового лосося, охлажденным салатам, закрытым прозрачной пленкой, и блюдцам с десертами. Нина взяла греческий салат и кусок миндального торта, а я попросил овощные фрикадельки с булгуром. Захватив в придачу на кассе бездонную чашку и бездонный стакан, мы пошли искать столик в дальней части ресторана и в итоге сели возле огромного окна, откуда открывался вид на парковку перед торговым центром, заполненную машинами, и на проходящую за ней трассу.

Уже смеркалось, краски кузовов тускнели.

– А нам обязательно покупать диван именно сегодня? – спросила с сомнением в голосе Нина, подперев подбородок ладонью.

– Ты что, хочешь ехать сюда еще раз? Последний диван был вроде ничего.

– А он у нас там влезет?

– Впритык. В крайнем случае его можно будет вернуть.

– И тогда нам все равно придется ехать сюда еще раз, – ответила Нина, стараясь подцепить оливку, которая была явно недовольна происходящим и поэтому поспешно закатилась под лист салата. – Может, глянем в интернете на футоны?

– Скупой платит дважды, – сообщил я. – К тому же доставку надо будет ждать три недели, а этот диван мы можем увезти прямо сейчас.

– И ты его сразу соберешь? – торговалась Нина.

– Попробую. Но если в инструкции будут нарисованы два человечка, мне понадобится твоя помощь, – подмигнул я. – Еще по кофе и брусничному соку?

– Только разбавь сок содовой.

Я сходил к автомату и нацедил нам горючего. На обратном пути я увидел, что Нина задумчиво смотрит на рекламную башню, возвышавшуюся над парковкой, и рассеянно ковыряет ложечкой миндальный торт.

– Знаешь, что было бы по-настоящему печально? – спросила она, когда я сел за столик. – Если бы последний человек на Земле открыл какую-нибудь инструкцию, а там были нарисованы два человечка. Я бы, наверное, расплакалась.

Короче говоря, мы купили раскладной диван, двуспальное одеяло и постельное белье. И еще кучу рамочек, потому что решили повесить в углу, над компьютерным столом, те фотографии, открытки и картинки, которые накопились у нас за все это время. Портрет молодого Трумена Капоте, сидящего на скамейке где-то в Новом Орлеане, снятый в 1947 году Анри Картье-Брессоном. – Стилизованный рисунок быка, привезенный мною из Прованса. – “Голубка Пикассо”, ну куда ж без нее. – Леонардо Ди Каприо с лебедем в руках (тот самый снимок, где Энни Лейбовиц как будто бы запечатлела Артюра Рембо, которого Ди Каприо играл тогда в “Полном затмении”). – Ранний рисунок Эгона Шиле, который вполне мог бы послужить иллюстрацией к “Маленькому принцу”, потому что на нем мальчик в кудряшках бредет по каменистой пустыне в сторону зрителя. – Открытка с фасадом дома Хундертвассера: на сверкающих серебристых плитках играют солнечные блики. – Нечеткая фотография молодого Альбера Камю: прислонившись к стене дома в алжирском городе Оран, он курит сигарету. – Нечеткие женские ноги, которые Мирослав Тихий запечатлел возле летнего бассейна в Кийове на объектив, сделанный из втулки туалетной бумаги.

Припарковавшись у Патрицианской виллы, мы стали выгружать покупки. Пара, жившая на первом этаже, недавно завела собаку; щенок подпрыгивал за забором, как йо-йо, и Нина не могла от него оторваться. Я распаковал матрас, вынес его на балкон, чтобы он немного проветрился, и, поставив Ten New Songs Леонарда Коэна, принялся собирать из белых трубок конструкцию, на которой мы намеревались спать в течение последующих месяцев.

В инструкции действительно были нарисованы два человечка, но пока запросто можно было обойтись одним. Вскоре вернулась Нина и начала распаковывать свои вещи.

– Я рассказывал тебе, как мы с папой ездили на концерт Коэна в Братиславу?

– Нет, я знаю только, что вы там были, – ответила Нина и пристроила на полке несколько своих книг.

Библиотека пополнилась фолиантом Джеймса Монако “Как читать фильм”, сборником интервью с представителями чехословацкой новой волны и книгами, которые я дал когда-то Нине почитать.

– Не помню уже, когда точно это было, но в то лето давали концерты и “Радиохед”, и Коэн. Сначала я с Томми и Мартой был в Праге на “Радиохед”, а через неделю поехал с папой на Коэна в Петржалку.

Нина собрала картонную коробку и принялась кидать туда свои колготки. Потом прикрыла балконную дверь, потому что соседи снизу что-то готовили в саду на гриле.

Я затянул болт и крутанул державшееся на нем колесико.

– Дело было, кажется, году в две тысячи девятом. Коэн тогда собрал группу и отправился во всемирное турне, в том числе в Прагу и в Братиславу. Мы решили, что поедем в Петржалку – потому, кажется, что папе интересно было посмотреть на Коэна в спальном районе. Мы приехали заранее, припарковали мой старый “фаворит” около какой-то многоэтажки и пошли прогуляться в сторону Дуная. “Ти-Мобайл” устроил на берегу большой парк отдыха: бары с зонтиками от солнца, площадка для пляжного волейбола, искусственные пальмы. Там было не протолкнуться от братиславской золотой молодежи в плавках и купальниках; рядом с высокими бокалами для коктейлей – мобильные телефоны и ключи от машин. Все вокруг казалось каким-то призрачным, потому что повсюду преобладал розовый цвет, – чтобы не забывали, кто здесь спонсор. Мы сели в одном из баров, папа взял безалкогольное пиво, я – колу; фоном ерничало какое-то местное радио. До концерта оставалось целых три часа, и мы коротали время, наблюдая за этой розовой вселенной.

– Забавно, – заметила Нина.

Пока я рассказывал, она устроилась в одном из кресел, закинув ноги на соседнее.

– Это называется “сервис-менеджмент”. А что до нас с папой, то мы с ним тогда уже разучились бывать вместе и разговор особо не клеился. Но потом папа переключился на русскую литературу