Джелалабад был единственным городом в регионе, который контролировали кабульские власти, и моджахеды убили всех старейшин, выступавших за НДПА. Армия была поражена дезертирством: «В провинции Кунар до проведения войсковой операции обстановка была критической. 90 % погранбатальона перешло к врагу, более 500 солдат и офицеров Царандоя, из них 320 человек с оружием, перебежало к бандитам». Годы писания отчетов для комсомольского начальства в советской глуши совершенно не подготовили советников к этим новым реалиям. Джелалабад был миром, отличным от того, что переводчик Абдулвахоб Вахидов называл «нашим Востоком» (он подразумевал под этим Узбекистан)[727]. В Джелалабаде, как вспоминал Вахидов, «люди жили нормально», но «народная власть» заканчивалась сразу за пределами городских стен. Моджахеды громили торговые ряды на базарах Джелалабада, а однажды, когда Вахидов посетил главный рынок в этом городе, ему пришлось спасаться в укрытии: взорвался нагруженный товарами верблюд. Бомба оказалась хирургически вживлена в его живот. Все вокруг было забрызгано кровью и разрушено. Цитрусовые и оливковые сады стали полями смерти.

В распоряжении комсомольских советников было мало хороших «колониальных справочников»[728]. Советский посол Ф. А. Табеев, оценив старания недавно поступившего на работу в посольство В. В. Басова, поручил ему написать «руководство для высшего и среднего звена руководителей советских военных и гражданских организаций, которые активно вовлекались в события в Афганистане»[729]. В подготовленной Басовым книге «Актуальные проблемы афганской революции» (М.: Наука, 1984) была предложена альтернатива официально принятому классовому подходу. Басов называл события в Афганистане гражданской войной, осуждал Пакистан как «пенджабское государство» и подвергал критике планы Исламабада по созданию «пенджабского сателлита». «Любой сдвиг восточных и южных афганских пуштунов к Пакистану или под его покровительство, — предупреждал Басов, — резко ослабит или расколет афганское государство и, следовательно, создаст сложности в обеспечении безопасности южной границы СССР»[730].

Остававшийся в Москве Ю. В. Ганковский прилагал все усилия, чтобы внушить политическому руководству свое понимание происходящего[731]. Всю зиму 1979/80 года ученый готовил для МИД доклад, в котором призывал к переоценке политики СССР по отношению к Афганистану. Как вспоминал впоследствии Ганковский, Ю. В. Андропов «выражал удивление и спрашивал меня, неужели ситуация действительно настолько плоха. По нескольким заданным им вопросам было ясно, что он представлял афганцев оседлыми». Однако Ганковский игнорировал или прямо высказывал свое неодобрение отступлениям Басова от марксистских догм и его настойчивым указаниям на то, что Пакистан является этнической диктатурой. Когда Басов представил книгу «Актуальные проблемы…» к защите в качестве докторской диссертации, Ганковский попросил своих учеников внести свой «вклад» в книгу Басова, превратив ее в коллективный «отредактированный том», и добился ограничения тиража книги 250 экземплярами[732]. В результате «нельзя признать случайным, что на протяжении всей второй половины советской афганской кампании большинство ответственных советских представителей в Афганистане не только не были знакомы с „Актуальными проблемами афганской революции“, но даже не слышали о наличии столь серьезной настольной книги»[733].

Таким образом, комсомольские советники отправлялись на войну с совершенно неадекватным концептуальным аппаратом. Александр Ребрик, один из главных комсомольских советников в Кабуле, подготовил текст к десятой годовщине основания ДОМА, написанный общепринятым тогда языком[734]. Этот текст начинался так: «Сегодня Афганистан представляет собой развивающееся государство, избравшее некапиталистический путь развития, ориентирующееся на идеалы социализма… Однако на пути прогрессивных преобразований встали контрреволюция и империализм»[735]. Объяснения Ребрика, против кого они боролись, также не отличались точностью: «Очень непросто ответить на вопрос: „Кто же они такие, душманы? — писал он. — Сколько их, сколько же может все это продолжаться и почему?“ Заправляют в контрреволюционных формированиях те, кого революция лишила награбленных богатств, положения, кому чужды интересы и нужды народа, цели Апрельской революции»[736]. Общий уровень знаний был невысок. Впоследствии один из советников признавался: «Что такое Афганистан, что там происходит, ни я, ни моя жена не знали»[737].

При всем том ДОМА едва ли можно было считать несуществующей организацией. По состоянию на август 1981 года половина ее членов из провинции Нангархар проживала в ее главном городе — Джелалабаде, но имелись (или, по крайней мере, числились в учетных ведомостях комсомола) также десятки членов в неподконтрольных партии и правительству районах[738]. ДОМА должна была создать «первичные организации» в школах и на промышленных предприятиях в регионах, находящихся под контролем правительства, а в регионах, которые все еще управлялись моджахедами, — подпольные ячейки. После того как афганская армия и «ограниченный контингент советских войск» захватывали территорию, ДОМА должна была создавать на этом пространстве партийные организации по образцу того, как КПСС и ВЛКСМ охватывали территории и предприятия в СССР. Эта задача не была новой для комсомольских советников. Когда консультанты рассказывали о своей деятельности в Афганистане, они говорили, что занимались там «молодежной» или «комсомольской работой» — такой же, как на родине. В этой деятельности, с их точки зрения, не было ничего интересного для описания. «Молодежная работа — что я могу вам сказать?» — как говорил один из них[739]. И они были правы: формальных различий между работой, которую им доводилось вести в Пскове, в Каунасе, на Сахалине или в Джелалабаде, не было.

Именно в этом, однако, во многом и состояла проблема. Комсомольская работа внешне казалась одной и той же в Калининграде и Кандагаре, но Афганистан не был создаваемым с нуля объектом, которому надлежало развиваться так же, как СССР. Советский проект был основан на определенных предположениях об экономике и политическом управлении: «В отличие от большинства некоммунистических политических партий», члены КПСС «вступали в партийные ячейки по месту работы. Эти ячейки были сгруппированы по территориям: действовал так называемый „территориально-производственный принцип“. Такая структура затрудняла руководство жизнью неработающих групп населения, таких как пенсионеры или матери-одиночки, а также контроль за жилыми районами в целом, хотя местные партийные ячейки при желании могли создаваться и по месту жительства. Исторические истоки территориально-производственного принципа не до конца ясны. Он возник в дореволюционный период из общей марксистской веры в то, что жизнь в современном мире строится вокруг фабрики, а также из идеи, что Коммунистическая партия — это партия рабочих, которых следовало искать на фабриках»[740].

Этот принцип заходил очень далеко. Например, в документальном фильме 1986 года, посвященном ДОМА, повествование начинается с рассказа о крошечных сельских комитетах, но вскоре зритель попадает в детский дом, где сыновья и дочери погибших солдат афганской армии выполняют столярные и швейные работы и учатся работе радиоведущих[741]. Затем показаны члены организации, работающие