Шрифт:
Закладка:
Киселев был ответственен за проведение ряда реформ, которые объединили административные и социальные функции упорядоченного полицейского государства (Politzeistaat) с созданием новых политических институтов. Органический устав 1829 года предусматривал создание выборного собрания, в котором доминировали бы большие бояре, которые, в свою очередь, избирали бы пожизненно двух князей Молдавии и Валахии и делили с ними власть. Киселев установил закон и порядок с помощью обученной в России полиции. Он заменил архаичные правила, регулирующие торговлю и налогообложение, и поощрял торговлю и промышленность. Устав также регулировал отношения между боярами и их крестьянами и послужил образцом для его реформ российского государственного крестьянства в последующее десятилетие.
Дальнейшая политика России была направлена на то, чтобы резче очертить границу между княжествами и османским "Востоком", установив карантинную линию на Дунае. Согласно царским инструкциям, карантин должен был служить не только для борьбы с распространением чумы, но и для затруднения коммуникаций между Османской империей и княжествами. Хотя османский султан сохранял номинальный суверенитет над княжествами, фактически они стали совместным османско-русским кондоминиумом. Присутствие русских советников, наличие русской партии среди бояр и российские гарантии политического порядка задавали тон жизни в княжествах в течение последующих двадцати лет, пока общеевропейские революции 1848 года не достигли Дуная.
По форме и функциям политика Киселева продолжала и расширяла российские административные эксперименты, введенные Александром I на западных пограничных территориях. Однако вскоре в российской правящей элите возникли разногласия по поводу долгосрочных целей российской политики в княжествах, что подстегнуло общие дебаты по поводу имперской стратегии в пограничных районах. Николай I и его советники преследовали две цели. Во-первых, они стремились гарантировать будущее российское влияние, предоставляя местным боярским элитам привилегии, которыми они не пользовались при Османах. Во-вторых, они поддерживали баланс между властью князей (хосподаров) и бояр, позволяя русским через посредство их консулов вмешиваться в местную политику. Язык реформ был призван представить европейское лицо России и уверить великие державы в том, что русские администраторы являются культуртрегерами просвещенного правительства в его камералистской форме. Но у Киселева были и более амбициозные цели. Здесь он разошелся с министром иностранных дел России графом Нессельроде.
Для Киселева Органические уставы были формой опеки, построенной на предположении, что население княжеств и особенно бояр не готово самостоятельно управлять страной и что в перспективе княжества станут неотъемлемой частью Российской империи."Я считаю Дунай границей империи, - писал он своему другу князю Орлову в 1833 году, - и, несмотря на Нессельроде и всех наших политиков в Петербурге, сила обстоятельств восторжествует над планами, и мы окажемся там, где должны быть". Следовательно, он выступал за длительную военную оккупацию даже после проведения внутренних реформ, утверждая, что, "продлив оккупацию, мнение (les esprits) привыкнет видеть нас там и инкорпорация станет легче". Но Нессельроде и Николай были полны решимости придерживаться политики, сформулированной в 1829 году, придерживаясь чисто легитимистского подхода.
Королевство Польское
В годы после наполеоновских войн Александр стремился усилить свое влияние в Европе, играя роль просвещенного пропагандиста либеральных идей, пока страх перед подрывной деятельностью иностранцев и влиянием Меттерниха не изменил его курс. Но его попытки адаптировать конституционные реформы, которые он поддерживал во Франции при реставрации Бурбонов, к российским условиям, в частности создание министерств и четырех новых университетов по европейскому образцу, вызвали у советников Александра новые вопросы о том, что это означало для управления западными пограничными территориями. В итоге царь принял идеи своих польских советников, таких как князь Адам Чарторыйский и граф Северин Потоцкий, которые выступали за восстановление польского государства вопреки советам некоторых русских советников и противостояние великих держав на Венском конгрессе. Польский конституционный устав 1815 года создал Королевство Польское, связанное с империей личной унией. Разработанный группой польских и российских чиновников, он воспринял некоторые принципы, заложенные в польской конституции 1791 года и наполеоновской конституции Великого герцогства Варшавского 1807 года. Были закреплены равенство перед законом, личная свобода крестьян и основные гражданские права. Законодательная власть была разделена между царем и двухпалатным законодательным органом (сеймом); сенат должен был назначаться, а нижняя палата избираться на основе имущественного ценза. Царь-батюшка обладал правом абсолютного вето. Это был замечательный документ, предоставлявший полякам гораздо больше личных прав и более активное участие в политической жизни, чем российским подданным Александра. В знаменитой речи, произнесенной на французском языке на Сейме в 1818 году, Александр призвал польских представителей "дать великий пример Европе, которая обращает на вас свои взоры". Он решительно намекнул, что институты королевства должны были стать опытом, который, в случае успеха, мог бы послужить образцом для всей империи. "Организация, существовавшая ранее в вашей стране, позволила мне немедленно ввести то, что я вам передал, применяя на практике принципы тех либеральных институтов, которые были моей постоянной заботой и чье благотворное влияние я надеюсь, с Божьей помощью, распространить на все земли, которые Провидение вверило моему попечению".
Но с самого начала большие ожидания и, можно сказать, иллюзии сотрудничества между русскими и поляками основывались на разных предпосылках. В своей речи в Сейме красноречивый депутат Доминик Крысиньский, казалось, вторил словам Александра: "Европа смотрит на статус. Да, Европа может осуждать, но она также будет судить... степень нашего участия в иерархии цивилизованных наций зависит от нашего устава о национальном представительстве". Быстро стало очевидно, что и поляки, и русские были разделены между собой и не всегда ясно представляли себе, что должно представлять собой королевство. В течение нескольких лет после Венского конгресса польская интеллектуальная элита Варшавы и Вильно продолжала считать себя неотъемлемой частью Европы. Но, возрождая "оксидентализм", они спорили о том, должна ли Польша полностью принять ценности Просвещения в качестве универсальной нормы или сохранить свои собственные традиции, отчасти мифических, древних республиканских свобод, которые предшествовали эволюции гражданских прав на Западе. Была ли у Польши, как у самой западной из славянских наций, миссия передать ценности западной цивилизации на Восток? Помимо этого, перед поляками стоял политический вопрос: служить ли имперскому российскому правительству беспрекословно или отстаивать наиболее либеральную интерпретацию прав, предоставленных Конституционной хартией, даже если это грозило противоречить воле царя. Элита по-прежнему была расколота по поводу институциональной структуры
