Шрифт:
Закладка:
– Это я ее заперла, – призналась я. – Когда приехала пару часов назад, увидела дверь нараспашку. Две собаки выбрались наружу, так что я отвела их домой и закрыла. Не знала, что Аннунциата здесь.
Хендрикс кивнул, перебросив гирю в правую руку.
– Да, сильно она вас напугала – еще бы, появиться под окнами в таком виде.
Мне ничего не оставалось, как согласиться – не убеждать же их, что я видела не Аннунциату.
– Вы сможете вернуться к себе? – опустив гирю обратно на подставку, уточнил Хендрикс. – Эстивес до конца смены будет на территории.
– В машине, – пояснил Эстивес, поднимаясь на ноги. – Буду объезжать периметр каждые полчаса. Если вы не против, я отвезу вас в коттедж.
– Да, спасибо. – Я ужасно вымоталась.
Эстивес отвез меня в коттедж, напоследок еще раз все осмотрел и подергал стеклянные двери.
– Их довольно легко взломать, – заметил он, а потом, еще раз заверив, что будет постоянно на территории, уехал.
Придвинув к дверям шкаф, я частично собрала с пола осколки, постоянно поглядывая на затянутую туманом террасу, не в силах выбросить из головы призрачную фигуру. То лицо, пепельно-бледное, дикое, точно у лесного зверя, и спутанная масса светлых волос.
Я внимательно изучала лицо Беатрис Рочестер на фотографиях и видео, поэтому знала ее лицо досконально: форму глаз, строение черепа. Я знала даже ее скелет – как знала маму в последние моменты ее жизни, исхудавшую до неузнаваемости, с превратившимся в клюв носом.
Это была Беатрис Мак-Адамс Рочестер. Живая или мертвая. Человек или призрак. Это была она, я не сомневалась.
Уснуть я бы вряд ли смогла: последний час раз за разом проигрывался в памяти, и если так продолжится, мигрень начнется снова – а может, уже началась, потому что мне слышался голос Эвана, который звал меня по имени.
Но – нет, не галлюцинация. Он действительно стоял за дверью. Сердце екнуло.
Через мгновение Рочестер уже сжимал мои руки:
– Ты в порядке?
– Да. Почти. Скоро приду в себя.
– Ты разве не знала, что Нунци там?
– Понятия не имела, – покачала головой я.
– Неужели ты думала, что я оставлю тебя одну? Я велел ей остаться здесь на ночь, думал, она тебя предупредит. Надо было догадаться, что она начнет пить.
– Такое горе… – прошептала я. – Я не могла и представить.
– Да, – мягко сказал он.
– Мне так ее жаль… ее страдания невыносимы… – Я подняла к нему голову, больше не в состоянии ничего сказать.
Вдруг я оказалась в его руках, он крепко прижимал меня к себе, и мне хотелось остаться так навсегда. А потом я уже целовала его, поцелуй становился глубже и глубже, я чувствовала, что умру, если он меня отпустит. И если его отпущу я. Не разрывая объятий и поцелуя, я потянула его к кровати, на которую мы упали.
– Ты уверена? – спросил он, но в ответ я только притянула его ближе и снова поцеловала, пробуя на вкус, вдыхая запах.
– Уверена, – пробормотала я, и мы снова поцеловались, начиная стягивать друг с друг вещи, бросая их куда попало. Между нами не должно было остаться никаких преград. Наконец кожа прикасалась к коже, и каждая клеточка меня радовалась возможности обнимать его крепкое тело, дарящее восхитительное тепло.
– Любимая… – прошептал он.
А потом я уже не могла различить, где начиналась я, а где он, и позволила себе утонуть в ощущениях.
Где-то перед рассветом я заворочалась в полудреме, заметив, что он одевается. Или нет – раздевается. Эван скользнул обратно в кровать, принеся с собой влажный запах прохлады, можжевельника и сосны.
Он был снаружи, подумала я. Искал ее.
Я приподнялась на локтях, вопросительно глядя на него.
– Я просто общался с охраной, – объяснил он. – Все под контролем.
– Она не возвращалась?
– Нунци? Конечно, нет.
– Не Аннунциата. Не думаю, что видела ее.
– И кто же это был? – прищурившись, спросил он.
Я колебалась, говорить или нет.
– Беатрис? Ты ее имеешь в виду?
– Ты же мне не веришь.
– Я верю, что тебе так показалось. Нунци сильно тебя напугала. Я тоже в свое время приходил к абсурдным выводам. В состоянии эмоционального возбуждения так бывает. – Он погладил меня по волосам. – Не думай об этом сейчас. Утром все встанет на свои места.
Как бы мне хотелось, чтобы так оно и было. Он притянул меня к себе, и мы занялись любовью во второй раз, медленнее, дольше, с той восхитительной нежностью, с какой он обращался со мной раньше. А потом я, как давно мечтала, губами проследила каждую линию его татуировок: кольцо из слов на предплечье, птицу в кустах терновника на спине.
Уснула я в кольце его рук.
А проснулась снова уже под звуки перемалываемого кофе и села в кровати. Эван, полностью одетый, стоял на кухне.
– Сколько времени? – спросила я.
– Всего лишь семь с небольшим. Мне надо обратно в Лос-Гатос. – Кофемашина зашипела, и по воздуху поплыл чудесный аромат. Выбравшись из кровати, я набросила халат. – Тебе не нужно вставать.
– Я жаворонок, помнишь? А ты филин. Который боится темноты…
– Совершенно верно, – улыбнулся он. Разлил кофе по чашкам и поставил их на стол, а потом вернулся за баночкой меда.
– Откуда ты знаешь, что я люблю мед?
– Я наблюдательный. – Он сделал глоток кофе. – Ты меня вчера до смерти напугала. Я уж решил, что тебе плохо. Голос у тебя был как в лихорадке.
– В каком-то смысле мне было плохо. Такое состояние называется визуальными мигренями. У моей мамы было то же самое. Она говорила, что это как получать сообщения с Марса.
– Очень в твоем духе, разговаривать с инопланетянами.
Я рассмеялась.
– А я-то думала, что я вполне приземленный человек.
– Нет. Во всяком случае, не совсем.
– Ты это имел в виду ночью? Когда говорил, что я прихожу к абсурдным выводам? Что я не от мира сего?
– Нет. Я имел в виду, что знаю, что ты чувствуешь. – Допив свой кофе, Эван отставил чашку. – Однажды я думал, будто видел Беатрис. Где-то месяц спустя после того, как она утонула. Как-то ночью я не мог уснуть и вышел на рассвете на террасу. И увидел ее там, на краю утеса. Она как-то странно шла вдоль ограды. Еще только светало, но я не сомневался в том, что видел. Взяв собак, я вышел на улицу, но она исчезла. Через полчаса приехали
