Торопливо сбежав по лестнице к коттеджу и поспешно открыв дверь, я влетела внутрь и несколько раз повернула ключ, с облегчением увидев, что внутри все осталось так же по-домашнему уютно, как и до моего отъезда. По-прежнему горела лампа у кровати, на спинке стула висел мой пуховый жилет, а на столе стояла чашка с недопитым чаем «Энергия специй с ванилью».

Вот только одна из стеклянных дверей перекосилась больше, чем обычно.

Будто кто-то силой пытался прорваться внутрь.

Неожиданно меня охватил страх. Все еще можно поехать к Элле, напомнила я себе, потом подошла к двери и подергала за ручку. Немного странно ходит по рельсам, но все еще надежно заперта. Возможно, мне вообще показалось и я сама себя пугаю. После всех событий этого дня, документов, вырвавшихся на улицу собак… естественно, что мне не по себе.

Я зажгла свечу, отгоняющую духов, и сладкий запах поплыл по комнате. Налив себе еще бокал вина, южно-австралийского шираза, я сделала глоток и наконец перешла к тому, зачем вернулась.

Открыв компьютер, набрала в поиске: Джоанна Мейерс. Сколько же совпадений с именами! Не говоря уже о Джоанах, Джоан и Дж. Мейерс. Добавила ее второе имя, Патрисия, но результатов все равно выпало несколько сотен.

Она вообще могла поменять имя. Или умереть.

Пришлось внести еще подробности в поиск: Аризона, штат, где она получала водительские права, – десятки результатов. Пролистала их, но на тетю Джо никто не был похож. Другие сочетания тоже ни к чему не привели. Я уже потеряла счет времени, и меня начало клонить в сон. Поднявшись, я немного походила по комнате.

В мыслях всплыли слова из сообщения детектива: «также известна как „Фрогги“». Добавляю в поиск вместе с «Джоанной Мейерс» и «Нью-Джерси». Один результат совпадает со всем, кроме Мейерс. Статья восьмилетней давности из газеты Санта-Фе, о приюте для лошадей, подвергшихся жестокому обращению. Приют назывался «Счастливый путь», и в третьем абзаце приводили слова волонтера Джоанны: «Я сама из Нью-Джерси и до переезда сюда лошадей в глаза не видела. Мой голос их успокаивает, он похож на лягушачий, меня даже называют Фрогги. Мы помогаем друг другу».

Меня точно током ударило. Неужели я нашла тетю Джо?

Схватив телефон, я набрала номер, указанный в статье, – пусть поздно, но я хотя бы оставлю сообщение. Только механический голос сообщил, что номер не обслуживается. Тогда я набрала в поиске «Счастливый путь», но все даты тоже были восьмилетней давности. Видимо, приют закрылся. Очередной тупик.

В статье был указан адрес электронной почты, так что я на всякий случай отправила коротенькое сообщение. Обратно оно не вернулось, так что толика надежды у меня все же осталась.

От вина, запаха ладана и всех этих невероятных событий у меня слегка закружилась голова. Перед глазами все плыло – слишком внимательно я вглядывалась в экран компьютера.

Поднявшись со стула, я потянулась, разминая шею и плечи, и допила бокал шираза.

Вдруг между лопатками закололо, как и всегда, когда за мной наблюдали. Обернувшись к стеклянным дверям, я прищурилась, пытаясь за отражением комнаты рассмотреть террасу снаружи.

И встретилась взглядом с Беатрис Мак-Адамс Рочестер.

Беатрис

Торн Блаффс, 17 декабря

После полудня

В тот день в апреле ведьма с колдуном забрали меня со старой дороги и отвезли обратно в Морскую комнату, где усадили в шезлонг. Улыбчивый тощий мужчина, Рэймонд, принес мне чай и подмигнул:

– Травяной чай Аннунациаты, миссис Р, сразу же вас успокоит. Вы принимали сегодня таблетки?

– Да, Рэймонд, во время обеда.

В принесенный чай уже добавили яд, чтобы я как можно скорее уснула. Но я хотела уснуть, так что выпила всю чашку.

Помню, как позже, когда я проснулась, никаких шагов больше не было: все разъехались. Тени сгустились так сильно… Далеко внизу слышалось дыхание океана, такое нежное, медленное, вдох и выдох. Океан еще спал.

Но я уже проснулась. И еще помнила, как танцевали языки пламени от свечей в старом коттедже.

А потом все же раздались шаги – едва слышные, почти невесомые. Может, опять та старая собака? Но это были не шаги собаки. Так спускался человек, легко и торопливо. И спускался ко мне.

Я села ровнее. Мне было страшно, я нервничала. Шаги пришли за мной.

Снаружи раздался голос – голос, звучащий как паутина.

А потом она зашла в Морскую комнату. Девица. Та, что сошла с портрета Амедео Модильяни. Лицо в форме яйца, короткая, как у мальчика, стрижка. И эти глаза в форме бриллиантов, поблескивающие как бриллианты – те же самые, что смотрели на меня со стены напротив кровати.

Она издала возглас удивления.

– О! – вскрикнул покрытый паутиной голос. Жизнь в картине сохранила молодость и свежесть ее лица. Но не голоса.

Я замерла, неподвижная, точно статуя, как тогда, при встрече со старой собакой, Делайлой.

– Ты, должно быть, Беатрис, – сказал мне паутинный голос.

Я ничего не ответила. Просто наблюдала за ней.

Она сложила губки бантиком и подошла ко мне поближе.

– Рада познакомиться, Беатрис. Я столько о тебе слышала. Меня зовут Лили. Я друг Эвана.

Она смотрела на меня со своей картины, наблюдала, как я сплю. Подглядывала все мои сны и доносила о них моему тюремщику, и вместе они сговорились вытащить ее с холста, чтобы она заняла мое место.

Я молчала, но она будто читала мои мысли.

– Я не хотела тебя беспокоить. Просто было любопытно заглянуть сюда.

– Как ты выбралась из своей картины? – сумела произнести я.

Ее голова качнулась на длинной шее, приняв позу в точности как на портрете.

– Прости, что?

– Картина Амедео Модильяни. Как ты выбралась из нее?

Бриллиантовые глаза поблескивали.

– Беатрис, ты, похоже, совсем спятила, да?

– Ты вернешься обратно в картину? – прошептала я.

Она рассмеялась. И этот смех вытек из нее, точно желток из разбитого яйца.

– Да, Беатрис. Прыгну прямо обратно в картину Модильяни. Но ненадолго. Скоро я спущусь снова. – Этот голос затягивал меня в свою паутину, чтобы я не смогла выбраться. – Не волнуйся, Эван о тебе позаботится. Поместит в какое-нибудь приятное место – он может себе позволить.

Теперь в голове шепчут все голоса разом, смеются, потому что тоже помнят – именно тогда все и случилось.

Это в тот день я сделала кое-что очень хорошее.

Глава двадцать первая

Я не отводила глаз от фигуры снаружи: в тусклом наружном свете ее нельзя было четко разглядеть, она выглядела скорее призраком,