– В таком случае иди в джинсах. Да хоть голой, если хочешь! Просто скажи «да» или «нет». Хотя я предпочел бы, чтобы ты сказала «да».

Меня все еще мучили сомнения. У него не было отношений с Лилианой, а Беатрис сама утонула в том чудовищном течении. Правда ли это?

– Можешь не отвечать прямо сейчас. Просто дай знать.

– Хорошо. То есть я скажу.

– Помочь тебе дойти до коттеджа?

– Нет, я справлюсь.

Шлепая в слишком больших носках по коридору, я остановилась и оглянулась на спальню Беатрис. Спальню, где на стене остался след от портрета – как раз по размеру изрезанного Модильяни.

Слишком много вопросов еще остается без ответов.

Пока я не могу ему доверять.

Беатрис

Торн Блаффс, 17 декабря

После полудня

Подцепив вилкой еще крабового салата, который по-прежнему стоит на подносе у меня на коленях, я мыслями возвращаюсь в тот день в конце апреля.

Девчонка по имени Лили тогда еще жила в картине Амедео Модильяни и висела на стене в моей спальне.

Парнишка в золотых очках еще не приехал сюда, но кругом всегда сновала толпа народу, их голоса разносились по всему дому.

Улыбчивый мужчина по имени Рэймонд тоже постоянно что-то говорил. Он был очень тощим, и когда надевал рубашку поло, торчали кости, и говорил он как кенгуру. Он жил в доме поменьше за гаражом, но если кто-то называл его дворецким, он тут же переставал улыбаться, а кончики ушей у него краснели.

– Управляющий поместьем, приятель, – поправлял он своим кенгуриным голосом.

Помню, как-то я подшутила над ним, положив руку ему между ног, посмотреть, что произойдет, но – ничего не случилось. Он только подмигнул мне:

– Простите, миссис Р, ошибочка. Я из другой команды.

Еще был голос темнокожей женщины по имени Сесилия, нашей кухарки. Когда она смеялась, то это звучало так, будто она постоянно произносит свое имя. Сесили-Сесили-Сесили. Когда мы уезжали в дом на Ломбард-стрит в Сан-Франциско, она всегда ехала с нами.

И в тот апрельский день я слышала, как она разговаривает с Рэймондом и смеется.

Еще я помню голос очень морщинистой женщины по имени Мюриэль, в шляпе с полями как летающая тарелка. Она распоряжалась, где сажать кусты и какой отравой травить слизней. Еще была девочка Кендра с красными прыщиками на носу, она приносила мне вещи на примерку, когда ведьма наложила проклятие на мою кредитную карточку и та перестала работать. Еще Лоренс, красивый китаец, назначавший встречи для меня и моего тюремщика. Лоренс тоже всегда ездил с нами в высокий дом на Ломбард-стрит.

Все эти люди были здесь в тот день в конце апреля. Их голоса и шаги звучали по всему дому.

В тот день ланч мне принесла Сесилия, я сидела в столовой, а не здесь. Тоже подавали крабов, но не салат.

Крошечные крабики с лапками и панцирями, только без передней части. И только один прибор.

– Где мой муж? – спросила я Сесилию.

– Он обедает в Монтерее, но вернется к ужину. Это первые мягкопанцирные крабы в этом сезоне, я оставлю ему парочку.

– А где их лица, Сесилия?

– Я их отрезала. Вы же не хотите, чтобы обед таращился на вас, верно, Беатрис? – И она засмеялась этим своим смехом, Сесили-Сесили-Сесили.

В тот день мне не хотелось есть, но я откусила несколько ножек, чтобы выглядело так, будто я ела. Привычная вишневая газировка уже ждала в бокале, а рядом – бумажный стаканчик с ядовитой таблеткой.

Я убрала таблетку в лифчик, как и всегда. Но выпила весь бокал, чтобы казалось, будто я проглотила яд. Потом поднялась в комнату и смыла отраву в туалет.

Это только потом мой тюремщик стал проверять воду.

В то время я всегда дремала после обеда, и девчонка Лили смотрела на меня с портрета на стене, слегка склонив голову. Тогда я еще не знала, что она смотрит мои сны.

И не знала, что она плетет коварные планы и хочет спуститься из своей рамы.

Хочет заменить меня.

В тот день я долго спала, а проснувшись, чувствовала себя нервно и странно. У меня еще оставалось немного лекарства, спрятанного в тайном месте, и сейчас порция была мне просто необходима. Так что я спустилась вниз и вышла на улицу за ним. Я помню. Тот улыбчивый тощий мужчина по имени Рэймонд был снаружи, мыл новую серебряную машину без мотора – ту, что мой тюремщик водил при помощи одной лишь силы мысли.

– Как вам новая «Тесла», миссис Р? Прямо скользит, а?

– Да, – ответила я.

– Похоже, туман сгущается, что-то рано сегодня. – И Рэймонд вернулся к машине, напевая себе под нос арии из оперы, как всегда.

Белые пальцы тумана уже тянулись к деревьям в лесу, и я их боялась. Но мне нужно было лекарство, так что я пошла дальше, к своему тайному месту. Как и сегодня, в тот день в апреле я прошла по тайной тропе за деревянным коттеджем. Но из коттеджа доносились какие-то звуки, и я остановилась.

Сквозь стеклянные двери проникал слабый свет, меня трясло, но я захотела увидеть, что это за сияние. Подкравшись через кусты и папоротники к кирпичным ступеням, я поднялась к дверям и заглянула внутрь.

Свет исходил от высокой мерцающей свечи. И в этом тусклом свечении было видно кое-что еще.

Старую кровать с четырьмя столбиками. А на ней – двух людей.

Одним из них был мой тюремщик, он лежал на спине, со спущенными до лодыжек штанами. Другой была девушка, подпрыгивающая на нем сверху, вверх-вниз. На ней было желтое платье с расстегнутыми спереди пуговицами, и ее маленькая грудь подскакивала вверх-вниз вместе с ней.

Она слегка повернула голову, и мне стало видно ее лицо. Ей меня было не разглядеть за белыми пальцами тумана, но ее лицо… Я видела это лицо на картине Амедео Модильяни.

«Ты видишь то, чего не существует, Беат, – мягко звучал в голове голос моего тюремщика. – И слышишь голоса, которых нет».

Нет. Она была настоящей. И была прямо там. И я помню, как сильно испугалась.

Как она выбралась из своей рамы?

Я все смотрела и смотрела сквозь стекло, как она прыгает, вверх-вниз, вверх-вниз.

А потом я услышала шаги, негромкие, подкрадывающиеся. Шаги старой собаки, Делайлы.

Я замерла, точно статуя.

Сторожит, как всегда, – сейчас она залает и выдаст меня моему тюремщику, а он даст мне яд еще сильнее, так что я не смогу ни пошевелиться, ни заговорить.

Так что я тихонько сделала два шага назад.