Она не сразу сумела найти нужную могилу, пришлось читать имена на надгробиях. А потом могила Майкла неожиданно оказалась прямо перед ней:

Капитан Майкл Адамс

Восьмая дивизия ВВС,

838-я бомбардировочная эскадрилья

Возлюбленный сын Майкла-старшего

(ныне покойного) и Мэрилин

Похоронной она тогда не получила. И ничьей вины в этом не было – кто-то объяснил ей, что ни одна английская девушка не получила уведомления о гибели возлюбленного. Просто так тогда полагалось. Если бы Майкл погиб на три месяца позже, Клара оказалась бы уже в числе вдов, получивших похоронную на законных основаниях. С другой стороны, через три месяца, когда они были бы уже женаты, Майкл вполне мог и не погибнуть, и тогда она сейчас жила бы в Массачусетсе, и у нее было бы двое крепких, выросших на кукурузе малышей, говорящих с американским акцентом.

Нет, действительно ничьей вины не было в том, что она не получила похоронной.

Клара положила маки на могилу и двинулась дальше. Стоять и смотреть на имя Майкла, написанное на плите, было невыносимо. Да и Джулиан рядом с ней нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

Когда она думала о том, как молоды были все эти ребята, когда юность их трагически оборвалась, ей хотелось плакать. Вон тому было всего девятнадцать, да и Майкла в его двадцать шесть трудно было назвать зрелым мужчиной. На многих могильных плитах были выбиты кресты, и Клара заметила также две Звезды Давида.

Ту телеграмму она получила утром, 26 декабря 1944 года, в День подарков. Погиб весь экипаж самолета. Все шестеро. А всего через десять месяцев после этого закончилась война. Возле одной из могил чуть дальше по дорожке чья-то мать, устроившись на складном стульчике, закусывала сэндвичами и беседовала с мертвым сыном. Обращаясь к могильной плите, она говорила: «Я ведь уже рассказывала тебе о кузине Сью? Так вот, она выходит замуж за того итальянского парня. И родители вроде бы ничего против него не имеют. Знаешь, теперь все так переменилось!»

Целое поколение было искалечено войной, вряд ли хоть кто-то остался невредимым; и даже если казалось, что внешне ни малейших признаков ущерба заметно не было, то внутренний ущерб вполне мог оказаться весьма серьезным.

Клара отыскала руку Джулиана – словно нашла надежный выступ на отвесном утесе, – и он ласково сжал ее пальцы, словно говоря: я здесь, рядом с тобой.

– Этот человек, должно быть, играл особую роль в твоей жизни, Клара?

– Да, совершенно особую.

И она вдруг почувствовала некую связь с ними обоими – Джулианом и Майклом, – всех их соединило то, через что им пришлось пройти. Джулиан понимал, что такое война и какие потери она принесла. Он понимал чувства Клары и не ревновал ее к прошлому. Нет, ничего такого, наоборот: он относился к этому с большим уважением. Он и к ней относился с уважением. Уж он-то никогда ее не ударит. Никогда не столкнет с лестницы, не отпихнет так, чтобы она ударилась об стену, не заставит ее объяснять своей лучшей подруге, что она, дескать, упала или на дверь налетела. Именно такой человек Кларе сейчас и был нужен. Абсолютно надежный. Хотя надежность в любви всегда явно недооценивают.

Клара утирала слезы, пока они ехали от кладбища к центру Кембриджа, а Джулиан, стараясь хоть немного ее развеселить, учил ее одной неприличной песенке, которую они часто пели в ополчении:

«…и вот она без трусиков осталась!»

Джулиан вообще знал великое множество всяких таких песенок о женщинах, с которых «упали последние одежды».

Клару это раздражало, ей хотелось, чтобы он перестал, хотелось посидеть в тишине и подумать о Майкле, но она понимала, что это он по доброте душевной. Ведь он был так мил и так полон сочувствия. Он привез ее сюда, пожертвовав своим выходным, он купил для нее цветы, а теперь еще и ужином собирался ее угостить. Конечно же, все это свидетельства доброты, выходящей далеко за рамки дежурной вежливости. С ним Клара чувствовала себя в безопасности, и даже ее душевная боль несколько успокаивалась, и это приносило такое облегчение…

– Ну что, ты получше себя чувствуешь?

– Да, конечно. Спасибо тебе. Мне, наверное, давным-давно следовало сюда съездить.

Трудно было с определенностью сказать, почему же все-таки она этого не сделала. Она ведь даже не думала о такой возможности, пока Айвор не предложил ей поехать на кладбище. Да и после этого она не сразу смогла заставить себя предстать перед реальным фактом смерти Майкла. Точнее, увидеть то, что делало его смерть реальной. Если честно, она все еще не была к этому готова. Вполне возможно, все эти последние годы она просто притворялась перед самой собой, уверяла себя, что Майкл на очередном задании, а как только вернется – что теперь может в любой день произойти, – сразу же позвонит ей и скажет: «Ну, моя дорогая, надевай скорей мое любимое платье, и пойдем на танцы!»

И Клара вдруг поняла, что полюбила свою новую жизнь в Саффолке – и не только потому, что здесь жил Майкл, что в небе над этим местом он погиб, но и потому, что ей нравилась ее работа. Это была такая мирная сельская местность и такая мирная сельская жизнь, к которой она в конце концов полностью приспособилась. И теперь эта жизнь совершенно ее устраивала.

Сегодня вечером, решила Клара, надо непременно написать матери Майкла. Той, наверное, будет приятно узнать, что Клара побывала на кладбище. И о маках Клара тоже решила непременно ей рассказать, хоть и на всякий случай скрестила пальцы, чтобы оказалось, что Майклу они действительно нравились.

На улицах Кембриджа было полно автомобилей и лошадей; здесь тоже все возвращалось к жизни. Витрины магазинов были куда соблазнительней, чем в Лавенхэме, и в них было выставлено куда больше люксовых вещей: дорогой одежды, дорогих книг. В окнах университетских колледжей горел свет, широкие ворота были распахнуты настежь. Они проехали мимо американского бара «Френкис»; над дверью висел флаг – звезды и полосы. Возле двери Клара различила в полутьме четыре силуэта – маленькой женщины и троих мужчин. Все четверо курили. Похоже, они только что вышли из бара. Впрочем, внимание Клары привлекло нечто иное: красный шарф.

– Погоди, Джулиан, остановись, пожалуйста!

Но Джулиан словно не слышал.

– Пожалуйста, Джулиан!

– Но я не могу здесь остановиться.

– По-моему, там Морин. А нельзя ли нам где-нибудь развернуться?

– Морин?

– Да. Это одна из моих девочек. Та самая, что пропала… Так мы можем остановиться?

– Ты что, хочешь таскаться по