рай, ей легко жить. Она знает, что она попадет в рай, поэтому ей, наверное, не страшно даже умирать. Мне тоже сегодня не страшно умирать, потому что у меня ничего и никого нет. У меня есть Лелуш, но я не знаю, где он и как его найти. У меня была одна идея, как его найти, но, скорей всего, она глупая. И у меня ничего не получится.

Папа потихоньку погладил меня по руке и вышел из нашей комнаты, чтобы мама опять не начала распаляться.

Я хотела спросить маму, почему она так верит тете Зине, и еще сказать, что тетя Зина врет. Врет про главное – ведь там нет никакого притона, и я не с кем попало туда ходила, а с одним человеком, которого я люблю. И я туда давно не хожу. Так и сказать маме, что давно не хожу? Эта тетя Зина говорит «ходит и ходит…». Кто-то другой туда ходит? Я не знаю. Я часто сижу в этом дворе, но Лелуша никогда не видела. И в этой квартире всегда темно. Один раз мне показался там свет за коричневыми шторами, я сидела, пока у меня руки и ноги не одеревенели от холода, но он из подъезда не выходил. Раньше он никогда там не ночевал. Зачем вообще соседка врет? И как обо всем этом сказать маме? Да, мне всего четырнадцать лет. Скоро будет пятнадцать, через четыре месяца. Я прислушалась, мысли мои скакали, сердце стучало. Что там у них происходит? Мама успокоилась? Вряд ли она теперь успокоится. А как она узнала про ребенка? Это невозможно, она не могла никак узнать. Ведь врач знает только мое имя и то, что я учусь в восьмом классе в нашем районе. Я уверена, что ничего больше ей не сказала – ни фамилии, ни номера школы. Как она могла рассказать что-то маме? А если не она, то кто?

Но я боялась о чем-то спрашивать маму. Я вдруг так резко захотела есть, что у меня громко забурлил пустой живот. Разрешит мне она что-то съесть? Вряд ли. Мама с задумчивым видом крутила в руках следующую сигарету, стоя у балкона. От табачного дыма у меня стало першить в горле, родители никогда не курят дома. Раньше я даже любила этот запах и собиралась закурить, как только повзрослею, а сейчас не знаю.

У меня теперь как-то быстро всё меняется. После того как я сходила в консультацию и всё рассказала Алевтине Никаноровне, и, главное, узнала, что со мной, у меня появились другие мысли и другие ощущения. Самое важное для меня сейчас – найти Лелуша и всё ему рассказать. Ведь он должен знать. Я понимаю, что ему сейчас трудно, что он где-то прячется, что ему опасно выходить на улицу. Высокий захочет ему отомстить. Может быть, ему совсем нечего есть. И я должна ему помочь. Вместе нам будет гораздо легче. Мы можем уехать из Москвы. Например, поехать к его маме, которая живет в далеком поселке. И я могу там окончить школу. Я не уверена, что там есть русский… Значит, окончить ее когда-нибудь потом. Но для этого всего мне нужен мой паспорт, немного денег и – найти Лелуша, моего Лелуша, без которого мне очень трудно жить.

Я осторожно прошла на кухню и взяла кусок хлеба, лежавший на столе.

– Давай!!! – раздался за моей спиной мамин голос. – Давай-давай! Ешь! Тебе же всё можно! Ешь в Великую субботу, ешь! Спасителя еще оплакивают, он еще не вознесся, а ты – ешь, ешь! У тебя же ни стыда ни совести! – Говоря это, мама вдруг изо всех сил ударила меня по руке, и хлеб выпал. – Поднимай! Поднимай хлеб, дрянь! Ты на него не заработала! Ты вообще ни на что не заработала!

– Танюша, ну всё! – Папа подошел сзади и обнял маму за плечи. – Пусть ребенок поест…

– Да-а-а-а? Пусть поест? Кто поест? Ребенок? – Мама захохотала. – А-а-а, так это же наш добренький папа подъехал! На бензовозе! Папа-то зарплату в этом месяце еще не получил, а тоже выступает! Папа самое святое топчет, но мы папу любим, мы же папу прощаем! А папа добренький, папа дочке уже всё простил! Мать вот только никак не поймет, никак не порадуется, что дочка шалавой выросла! Давай-давай! – Мама стала всё подряд говорить, путаться, кричать, отталкивать папу.

Мне казалось, что ей очень плохо. Но я не знала, что ей сказать, поэтому просто подняла хлеб с пола, отряхнула его и постаралась выйти с кухни как можно незаметнее, пока папа лил маме на голову воду и пытался заставить ее выпить валерьянку – я услышала резкий запах, и пришла Моня, до этого она пряталась где-то от криков, а сейчас легла на пол и стала кататься на спине.

Тетя Ира ходила по комнате, укладывала в чемодан вещи.

– Поеду к родителям, в деревню. А что? Там делать нечего, буду по Интернету работать. Когда связь нормальную сделают. А пока в саду копаться буду. Им тяжело уже. Летом посижу у них. Огород поливать буду. На суп себе уж как-нибудь заработаю! А не заработаю, так из сныти суп сварю! В канаве сныти полно! На меня хватит! Чем здесь жить! Лучше сорняки жевать!

Нет, лучше бы тетя Ира не уезжала. Без нее мама совсем меня съест. Так хотя бы ее раздражение разделялось на меня и на нее. Тетя Ира меня немножко понимает. И она за меня, я же вижу. Потому что мы обе шалавы, как говорит мама. Мама святой человек, она знает столько молитв и соблюдает все церковные законы. Мама знает, хороший человек или плохой. А я ничего не знаю.

Я вдруг почувствовала такую невероятную усталость, у меня дрожали ноги, не было никаких сил. Я села на диван, это была моя ошибка, надо было уйти в комнату.

– Села! Вы смотрите на нее – она села! – крикнула мне мама из кухни. – Собирайся, шалава! Пойдем к отцу Василию! Ему сегодня не до нас, но пусть он послушает! Пусть скажет, как Господь к этому относится!

– Танюша, может, не надо сегодня? – Папа отчаянно замахал мне из-за спины, чтобы я ушла в свою комнату.

– А ты знаешь, да? Когда что надо? Откуда ты знаешь? Что ты знаешь? Ты дочь свою прозевал. Сидел за баранкой! Потом диван просиживал, комменты писал! Что ты знаешь?

– Ладно! – неожиданно согласился папа. – Делай, как знаешь. Тебе виднее, ты мать.

– Да, я мать!

Мама решительно прошла