И что она, выпив с ним, когда они приехали, гладила эту шкуру и плакала, потому что она похожа на ее собаку, которая осталась у нее в той квартире, где она раньше жила и откуда ее выгнал Лёха, из ее собственной квартиры. И собаку тоже выгнал, вслед за тетей Ирой. А раньше она говорила по-другому. Тетя Ира или всё врет, или просто забывает. Забудет, что мне пообещала молчать.

Дверь комнаты открылась, папа поманил меня рукой:

– Кристин, выходи.

А что они мне сделают, если я лягу на кровать, отвернусь и буду молчать? Принесут, посадят на стул и заставят силой говорить? Как?

– Кристин, пожалей мать, – негромко сказал папа. – Она уже никакая. Выходи.

Папа вздохнул, подошел ко мне, взял под локоть, стал тянуть. Поскольку я не пошла с ним, он подхватил меня и понес из комнаты. Я драться не стала – я же не моя мама.

Папа поставил меня посреди комнаты.

– Вот, полюбуйтесь на нее! – Мама, подбоченясь, вышла из кухни, вытирая лицо кухонным полотенцем и сморкаясь в него. – Давай, давай, рассказывай!

Неужели она думает, что я буду вот так, посреди комнаты, как на допросе, что-то говорить? Как она меня заставит? Будет избивать? Пусть избивает. Ее Бог, наверное, ей даже это разрешает, ведь она хорошая, она не ест мясо и не пьет молоко в Великий пост, в отличие от меня.

– Как она смотрит, как она смотрит! Саша, скажи ей что-то! Ты же отец! Она же тебя в первую очередь опозорила!

Папа, естественно, молчал. Обычно в таких ситуациях он молчит, и я знаю, что он за меня – посматривает, делает мне всякие примирительные жесты тайком от мамы. Но сейчас я видела, что он молчит против меня. Он посматривал, но не на меня, а на маму и еще на Вову, который ради такого случая даже второй раз за утро встал со стула и стоял в дверях нашей комнаты, молча сопя.

Тетя Ира вдруг решительно прошла ко мне, обняла меня за плечи и сказала:

– Так, хватит! Надо всё мирно… это… – Она не нашла слово. – В общем, миром! И Бог так сказал, Тань!

– Тебе Бог вообще ничего не говорил, Ира, – процедила мама так зловеще, что тетя Ира постояла с открытым ртом, собираясь что-то еще сказать, но не придумала. Хотя от меня не отошла, крепко обнимала за плечо.

– Бить ее больше не дам, – все-таки сказала тетя Ира.

– Ты сама шалава, поэтому тебе это всё близко, – сказала мама. – Если будешь лезть и сейчас не отойдешь, я вышвырну все твои вещи с балкона.

– Тань, Тань… – попробовал встрять папа.

– Молча-а-а-а-ать!!! – опять так страшно закричала мама, что у нее на виске вылезла вена. Мама вдруг стала оседать на пол, держась за голову. – Ой-ёй-ёй…

– Таня, Танюша… – Папа подхватил ее, чтобы она не стукнулась. – Лёд, Ира, лёд неси, и воды холодной!

Тетя Ира принесла замороженную курицу и стакан воды из-под крана. Вова побежал на кухню за питьевой водой, потому что мы из-под крана воду не пьем, даже когда падаем в обмороки. Вова «побежал» – это смешно. Потопал, шаркая ногами и задевая все углы. Он как-то сильно поправился за последнее время, я и не замечала.

Я смотрела на всё как будто издалека. Вот мама, она сидит на полу, сгорбившись, широко расставив ноги, рыдая, держась за висок. Вот папа, прикладывает ей к голове большую курицу, которую мама хотела приготовить на разговление, на завтра, с орехами и яблоками. Вот Вова сел на колени, у него толстые колени и волосатые ноги. Он надел разные носки, ему лень искать одинаковые. Вова протягивает маме чашку, мою, взял, какая попалась, с зайчонком. Мама отпихивает Вовину руку, но папа заставляет ее выпить хотя бы пару глотков холодной воды. И гладит ее по голове. Одной рукой держит курицу у нее на голове, другой гладит.

– Ну… – Мама подняла на меня глаза. – Говори. Вот твой отец сидит, говори ему.

Хоть бы она встала с пола. Неужели вот так будет допрашивать, сидя на полу, мокрая, потому что она боролась с Вовой, не хотела воды, и половина воды вылилась ей на грудь, на ноги?

Я хотела пройти на кухню, тоже выпить воды.

– Сто-о-ять! – попыталась крикнуть мама, но голос ее не послушался.

– Танюша, тебе нельзя кричать, пожалуйста! – Папа взял маму за плечи и прижал к себе. – Всё будет хорошо. Во всем разберемся.

– Да что хорошо? Что хорошо? Ты что, ничего не понял? Твоя дочь – проститутка, шалава, загуляла с чуркабанами, еще и в подоле принесет! Мне в Страстную субботу это сказали…

– Это так важно? – хмыкнула тетя Ира, отошедшая от мамы на безопасное расстояние.

Но мама всё равно запустила в нее чашкой, из которой пила воду. Чашка в тетю Иру не попала, но попала в шкаф и разбилась. Моя чашка с зайчонком, я из нее пью чай и молоко много лет, мне ее подарила бабушка. Мама ее разбила, потому что ей плохо и она хочет кричать и бить людей и предметы.

– Заткнись! – отмахнулась от тети Иры мама. – Ну, давай, говори! – Она неожиданно довольно ловко встала и быстро подошла ко мне.

Я стала отступать от нее, она схватила меня за руку и изо всей силы ударила по лицу.

– Говори! Кто это, сколько ты с ним гуляла, когда? Или их несколько было? Тетя Зина говорит – ходит, ходит, каждый день, обжимается с ними прямо на лестнице! И всё с разными, с разными! Несколько чурок там и она… Говорит – она у тебя деньги так зарабатывает, что ли?! У меня сердце чуть не разорвалось! Я говорю – это не она! А тетя Зина: как же не она – она! Хромая, ботинок, говорит, у нее огромный! Все ж знают, что калека она у тебя! И фотографию в телефоне мне показывает! А там наша – во всей красе, в обнимку выходит из квартиры с кем-то… Лица не видно… Видно, что хватает ее за грудь… Тебя хватает, тебя! Ходишь всё, молчишь… Теперь я знаю, о чем ты молчишь!.. Отец твой говорит – ты думаешь о чем-то… Понятно, о чем ты думаешь! О хахалях! Тетя Зина говорит: квартира там мутная какая-то, чурки гуляют в ней. Тетя Зина даже в полицию звонила, а они только смеются над ней. Говорят, вам всё кажется, меньше сериалов надо смотреть… И меня не знала как найти! Она же еле ходит, болела всю зиму, на