Шрифт:
Закладка:
– Девочка! Ты слышишь меня?.. Слышишь?
Женщина, склонившаяся надо мной, была в синей рабочей куртке, так мне сначала показалось. Я видела в небе подъемный кран, наверное, я на стройке… Но тут я заметила у нее на рукаве красный крест в белом кружке. Женщина тем временем попыталась приподнять мне голову и положить под нее что-то твердое и холодное. Потом оказалось, что это был мой собственный школьный рюкзак, упавший в растаявший от уличной соли снег.
– Глаза открывай! Всё хорошо? Слышишь? Видишь меня? – Она потрогала ледяной рукой мою шею и оттянула нижние веки на обоих глазах. – Так, язык покажи. Ага. Теперь зубы. Молодец. Вот так чувствуешь что-то? Руку подними, вторую. Ну, попробуем встать. Можешь? Ничего нигде не болит? Давай, скажи что-нибудь.
Я уже поняла, что это врач, увидела поодаль машину «скорой помощи». Только я не поняла, что со мной случилось. Это как-то связано с той женщиной в фиолетовом пальто, которая ткнула в меня пальцем и смеялась.
– Слушай, если ты можешь встать, то вставай. Или носилки принести?
Я кивнула и попыталась встать, это у меня получилось довольно легко, и если бы не голова, в которой что-то снова поехало по кругу, я бы чувствовала себя вполне сносно.
– Так, ну-ка… – Врач подхватила меня. – Шатает?
– Да.
– Какой класс?
– Восьмой.
– А школа?
– Вот… – Я кивнула на свою школу, которую было видно между двух пятиэтажек.
– Ладно. Поедем. Обморок долгий был, вызвал кто-то, даже не дождался нас. Посмотрим, что там у тебя да как. Пила что-нибудь? Нюхала?
Я помотала головой.
– Точно? А таблетки какие-то глотала?
– Нет.
– Часто такое бывает?
Я опять помотала головой.
– Что, говорить трудно?
Я кивнула.
– Ну-ка, ну-ка, – врач нахмурилась, – скажи-ка мне четко свое имя и фамилию!
– Тина Кулебина. – Мне показалось, что голос мой звучит странно, глухо, но врач не удивилась, кивнула:
– Ладно, Тина. Опирайся на меня, если надо. Родителям звонить надо?
Я подумала и помотала головой.
– Сколько родителей?
– Двое.
– Мама и бабушка или мама и папа?
Я хмыкнула.
– Ну вот, – улыбнулась врач. – Рефлексы возвращаются. У моего сына, например, мама и бабушка, он нас зовет родителями. Так что ничего удивительного.
Мне вдруг врач показалась такой хорошей. Мне захотелось ей всё-всё рассказать – и про Лелуша, и про мою ногу, и про маму с папой, и про тетю Иру и Вову. Я почувствовала, как у меня по лицу текут слезы непонятно отчего.
– Ни-ни-ни! – Врач слегка тряхнула меня, так что у меня клацнули зубы. – Плакать будем дома. Сейчас поедем в ближайшую больницу, которую нам разрешат. Лезь в машину и ложись.
Она уложила меня на кушетку, а сама ушла вперед, к водителю. Машина тронулась. Я потихоньку села. И не убежишь. Мне вовсе не хотелось в больницу. Я была один раз в больнице по подозрению на аппендицит, меня увезли из театра. И мне совсем там не понравилось. Оказалось, что у меня просто что-то защемило, потому что я во время занятия в перерыве быстро проглотила сухую котлету из чечевицы, а потом слишком долго сидела перекрученная на полу, мы делали этюды на тему овощей, и я решила показать зеленый горошек, как он растет у нас на грядке летом. Горошек никто всё равно не узнал, а у меня перекрутились все внутренности так, что я не могла дышать и говорить. Валерий Викторович испугался и вызвал «скорую». А меня чуть не разрезали, сразу повезли в операционную. Хорошо, что успели одновременно приехать мама с папой и потребовали сначала сделать мне положенные анализы и рентген. Пока их делали, кишки раскрутились, и меня отпустили. Но я запомнила полутемный коридор, по которому меня везли на каталке, пожилого санитара, который не отвечал ни на какие вопросы, двери, за которыми был странный синий свет. И больше туда не хотела.
Когда машина въехала в ворота больницы и остановилась, я подергала дверь, в надежде, что она откроется, и я убегу. Но тут дверцу открыли снаружи, и я чуть не упала в руки врача, которая почему-то сразу поняла мои намерения и опять меня встряхнула.
– Я уже всё про тебя знаю, – весело сказала она. – Так что не надо. И как тебя зовут, и сколько тебе лет, и какая школа. Всё вообще.
Я уже потом сообразила, что всё это рассказала ей я, а в тот момент я растерялась и потеряла время. Она взяла меня под руку, очень крепко, и повела по большому пандусу к двери, на которой было написано «Приемный покой».
– Ну, что случилось? Что-то сегодня подростки к нам зачастили, третьего везут… – Врач, подошедший ко мне в маленькую палату на первом этаже, сразу за регистратурой, куда меня отвели, махнул рукой. – Приляг! Осмотрю живот. Тебя оформляли уже?
– Нет.
– Ладно. Болит живот?
– Нет.
– А что болит?
– Ничего.
– Тебя по «скорой» привезли?
– Да.
– А зачем «скорую» вызывали?
– Не знаю.
– А кто знает?
Мне стало как-то очень тяжело и скучно. Я взглянула на свой рюкзак – он стоял на полу, прямо около двери. Непонятно, где моя куртка, ее забрали в регистратуре и куда-то дели… Но я могу убежать и без куртки.
Я ложиться на кушетку не стала, наоборот, встала и сделала шаг к двери.
– Так. Ты домой, что ли, собралась?
– Да.
– Дом есть?
Я кивнула.
– А что случилось-то?
Я видела, что врачу неинтересно со мной разговаривать. Или он очень устал. Папа так разговаривает, когда приезжает из долгого рейса на бензовозе. Еле-еле. Вроде улыбается, но видно, что все слова даются ему через силу.
– Упала в обморок.
– Да? И часто так бывает? Эпилепсии нет?
Я помотала головой.
– Ладно. Давай мы тебе сделаем МРТ и отпустим. Выглядишь ты бледно, но дома будешь выглядеть лучше, я так думаю, чем у нас в восьмиместной палате или в коридоре. Металлические предметы в теле есть?
Я промолчала, потому что не поняла, о чем он спрашивает.
– Ну – импланты, металлические суставы, еще что-то?
– Нет.
– Беременность?
– Нет… – Я вдруг почувствовала, как у меня что-то затикало одновременно в голове, в горле и в животе. – То есть… нет…
– То есть что? – засмеялся врач. –
