от страданий, которое придет только тогда, когда закончится твое последнее, пятое перерождение. Ты больше никогда не родишься, и, значит, никогда больше не будешь страдать. Ты можешь прервать цепочку перерождений – так пишут в группах самоубийц, и тогда ты больше не родишься. Интересно, какое по счету у меня перерождение и как это узнать?

Поскольку у нас компьютер один, Вовин, он тоже видит эти группы. Вчера перед сном, когда я уже легла, а он еще сидел и переписывался с какой-то новой девушкой, он повернулся ко мне и спросил:

– Ты это… типа… зачем читаешь всякую муть?

– Просто, – ответила я.

Вот у меня есть брат, родной, очень добрый, мы с ним редко ссоримся. Мы живем в одной комнате, потому что у нас лишней комнаты нет, но мы привыкли, нам удобно. Почему я не могу ему ничего сказать?

– Вова…

– Чё? – Вова, не поворачиваясь ко мне, хмыкнул: – Ты это… типа… не дури. Тинка, ты чё? Зачем тебе все эти мертвяки?

– Я не читаю.

– Ага, а зачем присылают? Это из-за твоей ноги?

– Да, – сказала я и натянула на голову одеяло.

Как ему сказать, что я скоро умру от тоски? Всё рассказать с самого начала? А вдруг он расскажет родителям? И что будет? Не знаю. Но я не хочу, чтобы мама начала меня с утра до вечера пытать и воспитывать. Папа не будет, но он и защищать меня активно не станет. Папа всегда за маму, даже если мне подмигивает. Они постоянно ссорятся, но при этом друг за друга горой, особенно папа за маму.

Я шла по огромному лугу, сквозь очень густой туман. На лугу – огромное количество цветов. У них невыносимо прекрасный запах, я вдыхаю, вдыхаю, но никак не могу рассмотреть ни один цветок, из-за тумана. И наклониться почему-то не могу, что-то мне мешает. Я думаю, что это из-за того, что у меня одна нога стала настолько короче другой, но вдруг вижу, что я в красивых голубых лодочках, одинаковых, и мне удобно в них идти, я могу побежать, могу подпрыгнуть, как будто я легкая-легкая, во мне совсем нет веса. Но я не могу наклониться к цветам, не получается. И запаха у цветов больше нет. И мне так горько – ну как же так, ведь только что я наслаждалась, не могла надышаться этим чудесным запахом, а он пропал. И ни одного цветка я не могу сорвать, даже самого маленького.

Я проснулась со странным ощущением, как будто надо снова уснуть и попасть туда, потому что здесь я ничего не пойму. Все ответы – там. И если я окончательно проснусь, то я всё забуду. Но я больше уснуть не смогла.

Лежала, слушала, как первой встала мама, как сквозь сон папа ей ответил, что ему сегодня к двенадцати, а мама стала сомневаться, потому что папа может со сна и ерунду сказать, а потом ему звонит начальник и громко орет матом, так, что слышно без громкой связи.

Тетя Ира, которая теперь спит на нашей крохотной кухне, на диванчике, подставив табуретку под ноги, тоже встала и стала делать зарядку на балконе, натянув папин свитер. У нее появился поклонник, он утром гуляет с собакой и ждет под балконом, пока появится тетя Ира. Раньше она курила, облокотясь о бортик, и переговаривалась с ним, а сейчас стала делать зарядку, потому что видела в каком-то фильме, что так познакомились герои, и у них началась большая любовь. Поклонник пишет тете Ире, что очень скоро пригласит ее в ресторан. Мне кажется, что он никого никуда не пригласит, потому что, во-первых, он бедный (я видела, как он собирал жестяные банки из-под энерготоников из мусорок), а во-вторых, у него есть огромная, в четыре раза больше тети Иры, жена. Но я не знаю, как это сказать тете Ире.

Я тихо встала, чтобы не разбудить Вову, иначе он вскочит, чтобы занять ванную. У меня покачнулось в голове. Вот опять. Я почувствовала ужасный запах – мама что-то варит на кухне на завтрак всем или кому-то лично такое, что я на кухню даже не пойду. Не смогу, меня сразу стошнит от запаха. Некоторые продукты варятся с отвратительным запахом – рыба, мясо, курица, капуста, свёкла. А потом этот запах пропадает и есть их очень вкусно.

– Кристинка! – Мама выглянула из кухни. – Давай скорей, я сварила яичко, съешь, пока теплое. С блинчиком… А то пост скоро начнется, не поесть уже…

– А ты еще что-то варила?

– Нет.

Странно, а отчего тогда этот ужасный запах?

– Кристинка, ну-ка подойди ко мне… – Мама сама решительно прошла через комнату, отмахнулась от папы, который что-то мычал с дивана. – Ты что такая у нас бледная, а? Давай я куплю рыбий жир. Вот никто его не любит теперь, а меня мама в детстве только так весной откармливала – чуть что, ложку рыбьего жира. А теперь можно капсулу проглотить, и всё.

Вот, даже мама увидела, что со мной что-то нет так. Я поняла, что мне надо сделать, чтобы понять, серьезно ли я больна.

Глава двенадцатая

В церкви почти никого не было, лишь небольшая группа людей, которые стояли почему-то в одном месте, справа, как будто кружком. Я не сразу поняла, что они окружили гроб. Я никогда в это время не хожу в церковь, я вообще одна никогда не хожу сюда. Я ушла с третьего урока, с русского, я знаю, что Нина Ивановна может и не заметить, что меня нет. А даже если и заметит, мне всё равно. Мне нужно узнать, что со мной. Уже несколько дней я только об этом и думаю, потому что понимаю, что я чем-то больна. Маме жаловаться бесполезно. Начался пост, мы ничего не едим, она злая и раздраженная, а говорит, что радуется и что у нее много сил.

После третьего урока наша параллель выходила во двор, они ехали на экскурсию, и я затесалась между ними. Я решилась не дожидаться конца уроков, у меня болела голова с самого утра. Точнее, как заболела на прошлой неделе, так и не прошла. Болит то сильнее, то почти проходит, то вдруг, если я резко поворачиваю голову, перед глазами у меня всё начинает медленно плыть.

Гроб… Наверное, это и есть ответ, хотя я вопрос еще не задала. Я взяла тоненькую бесплатную свечку, за которую можно заплатить хоть один рубль, если он у тебя есть,