А как мама отличит молчание, когда я молчу и внутри совершенно не согласна ни с чем из того, что она говорит, от терпеливого и послушного молчания? Или ей всё равно, главное – чтобы я молчала?

– Это же для нас самих, понимаешь? Вся злоба уходит. А нам плохо от злобы. Вот, я только что злилась – и всё! Прочитала молитву – и не злюсь. Мне было плохо, а стало хорошо. Понимаешь? Попробуй! Ты не мне скажи «да», ты себе скажи «да»! И тебе станет хорошо. Это же великая тайна молитвы! – Мама опять обняла меня. – Как у меня за тебя сердце болит, ты даже не представляешь себе!

Я сбоку посмотрела на маму. Надо же. А я думала, что всем наплевать, и все живут, как живут, привыкли. Если бы мама знала всё остальное! Надеюсь, никогда не узнает.

В церкви было почему-то много народу. Бывают такие дни. То совсем никого нет на службе, три-четыре бабушки, то вдруг у всех что-то случается, и они приходят за помощью к тому, кто может всем помочь. Если захочет, конечно. И если мы поймем, что это помощь. Ведь если он насылает беды и болезни, желая таким образом помочь, нам порой бывает трудно отличить помощь от наказания.

Когда я пару раз задала такие вопросы в воскресной школе, мне батюшка Василий, который с нами иногда сам занимался, ответил четко: «Дьявол в мыслях, Христос – в душе. Меньше думай. Верь! И ты услышишь голос Бога».

А как я могу не думать? Что для этого нужно сделать, чтобы не думать ни о чем? И как можно в школе думать (а иначе учиться невозможно), а выйдя из школы, перестать думать и свято верить, что всё вокруг – по воле Божьей, и самой ни о чем беспокоиться не нужно? Не нужно ни за что бороться, раз всё равно всё будет, как будет, не нужно ни на кого обижаться, не нужно никак отстаивать свою правду – ничего не нужно. Просто смирись и молись. Я так пробовала некоторое время, но у меня не получилось.

Я не могу заставить себя плыть с закрытыми глазами, пропуская через себя, как через фильтр с огромными дырками, всё, не задерживая – и хорошее, и плохое, и странное, и чудовищное, зная, что это всё подарки Бога, который лучше знает, что мне нужно. И что нужно всем остальным. Кому-то – счастье, кому-то – испытания. Мама даже говорит, что чем больше любит Бог, тем больше бед и испытаний он шлет, потому что, преодолев все, мы становимся лучше. Но мне трудно это понять. Как остановить свой мозг? Как не думать? Как не пытаться понять? Я не знаю. Хотя если бы я просто поверила маме, мне, наверное, стало бы лучше.

Не выросла нога – меня любит Бог. Мне выписали огромный грубый ботинок и запретили танцевать, бегать, много ходить – меня любит Бог. Мама называет меня «уродом», ласково, любя, с жалостью, но «уродом», – меня любит Бог. Надо мной смеются в школе – меня любит Бог. Меня пытался изнасиловать высокий – меня любит Бог. Лелуш пропал, и я не знаю, что с ним, где он, – меня так сильно любит Бог. И я, страдая, должна стать лучше. Когда это случится? Я пойму, что я стала лучше? Или я даже этого не замечу, а люди вокруг меня поймут, что я стала лучше? И самое главное, я понимаю, что и этих вопросов я тоже не должна задавать. Отец Василий всегда нам говорил: «Вы спрашивайте!» Но, отвечая на любой вопрос, в конце прибавлял: «Сомнения – от дьявола, чистая вера – от Бога!» Так спрашивать или нет? Сомневаться или верить?

Я так устала, так не хотела стоять еще на службе. Но мама была непримирима. Я видела, что она настроена выстоять всю службу. Я решила закрыть глаза и думать о своем. Мое – это он, мой любимый человек.

Несмотря на то что людей в храме было мало, было как-то невероятно душно. Я расстегнулась. Потом незаметно расслабила платок, но дышать всё равно было нечем.

– Можно я выйду? – прошептала я маме.

– Стой спокойно! – одернула она меня.

Я постояла еще немного, пока не почувствовала, что если не выйду на свежий воздух, то, наверное, упаду. Я стала отступать по четверть шага, чтобы мама не заметила. Когда я оказалась у нее за спиной, то быстро вышла, даже не перекрестясь при выходе. Бабушка, молившаяся у дверей, сердито покачала головой. Но мне было уже всё равно. На крыльце я глубоко вдохнула. Как хорошо на улице, как темно, тяжело и душно в церкви! Я подошла к ограде. Голова немного кружилась, но стало лучше.

Через некоторое время выбежала мама, огляделась, увидела меня, широкими шагами направилась ко мне, взяла меня за рукав и молча потащила обратно. Я сделала несколько шагов, но потом высвободила руку.

– Ты что, моя прелесть? – прошипела мама. – Совсем сдурела?

– Мне стало плохо, мам.

Мама подозрительно посмотрела на меня:

– Точно? А что с тобой такое?

– Просто плохо. Душно.

– Потому что ты витаешь в облаках! Надо слушать! Как может в церкви быть плохо! В церкви все болезни проходят, раны затягиваются, слепые начинают видеть! Пошли!

Я помотала головой и села на землю. Пусть отрывает меня, если хочет. Я обратно не пойду. Может, у кого-то раны и затягиваются. У меня нога в церкви не растет, и тоска в душе не проходит. Но вроде бы так и нужно? Бог хочет, чтобы я страдала. А я не хочу страдать. Я хочу, чтобы у меня выросла нога и со мной рядом был Лелуш. Я прошу этого у Бога, но он мне не дает. Потому что он лучше знает, что мне нужно. Мне нужна короткая нога и одиночество.

Мама, оглядываясь на церковь, еще немного меня поругала, неожиданно сдалась и ушла. Я поняла, что она хочет дослушать проповедь. Сегодня вечернюю проповедь читал отец Василий, мама очень любит его слушать, потом повторять его слова. Сегодня он говорил о том, что все эпидемии, большие несчастья, войны случаются из-за того, что мы постоянно грешим, нарушаем все заповеди. Странно, но вроде всё плохое Бог сам насылает на людей, потому что их любит? Или наоборот, посылает плохое как наказание? Голова начинает взрываться от противоречий. Поэтому отец Василий и советует ни о чем не думать, а просто верить. Тебе сказали: «Иди!» –